– Да ладно тебе, я же тихо говорю, – маг огляделся по сторонам и вновь повернулся ко мне, – а ты сразу злишься.

– Шёл бы ты… коня седлать. Скоро выезжаем.

– Уже ушёл.

В то утро нас никто не вышел провожать: ни баронесса, ни Этьен, ни Альберт. Ворота величественно распахнулись, и наша кавалькада, числом пятнадцать человек, тесной толпой двинулась в путь. Я была не одна, но меня это не радовало. Утешало лишь, что вместе с нами всё дальше от замка де Борн уезжал и Эван.

По прошествию нескольких часов я уже знала, что вежливость – качество врождённое, что сила и грубость – почти синонимы и что титулы надо раздавать, ориентируясь на уровень куртуазности. А ещё мне стало кристально ясно, что на рассвете следующего дня я либо буду где-нибудь в Палестине, либо на том свете. Над моими попытками научить северную свинью хоть чему-нибудь вежливому, ржал весь отряд. А Эван чуть с лошади не падал, цепляясь за повод и симулируя боли в животе. Расстройство желудка неожиданно поразило почти весь отряд, и мы с бароном выглядели несколько вызывающе, возвышаясь над пригнувшимися к холкам всадниками.

– На сегодня хватит, – задумчиво решила я, заметив, как глаза барона начали наливаться кровью, и благоразумно приотстала.

– Эй, менестрель, – обратился ко мне один из отсмеявшихся воинов, – спой для нас, чтобы дорога скучной не казалась. Мы слышали, ты хорошо поёшь.

Я хотела огрызнуться, что они ещё не успели заскучать, но передумала и, перехватив лютню, грянула «Эх, пойду я вечером гулять…». Обрадованные вояки восторженно подхватили, но, судя по вытянувшемуся лицу Эвана, таких откровений он от меня не ожидал. Эта песня была из тех, что поют в кабаках после пятой кружки и, разумеется, воспитанная девушка из благородной семьи такое знать не должна. Но по слушателям и репертуар.

– Лоран, – через полчаса у мага кончилось терпение, – ты обещал придумать про меня песню.

– Я обещал? Значит придумаю. Я всегда держу своё слово.

– Я хочу её услышать, пока не слишком поздно.

Стоит ли говорить, что я забыла о своём обещании. Да и было ли у меня, когда его выполнять. Но я же обещала. Обещала и, чёрт возьми, я действительно высоко ценю своё слово, чтобы его нарушать.

Придётся придумывать по ходу повествования, черт с ней, с рифмой, лишь бы ритм выдержать. О Господи, только бы не лажануться, потом репутацию замучаюсь отмывать. Дёрнуло меня за язык пообещать…

Плачьте струны, пойте и плачьте,

Песнь я начну, и быть может не в лад.

Смеха и радости не ожидайте.

В песне души умирающий сад.

Я вам спою не совсем о герое,

Хоть его доблесть известна везде.

Было в нём всё: и веселье, и горе,

И благородство, и стойкость в беде.

Первые слова и первые аккорды давались с трудом. А потом меня было невозможно остановить. Музыка струилась из-под пальцев быстрее воды, в голове не осталось ни одной мысли, а песня рождалась сама.

Странной судьбой наградил его жребий,

Может быть слишком, но нам не понять:

Как по тропе из разбросанных лезвий

Должен идти он вперёд, а не вспять.

Словно два дара в руках у богини:

Магии жезл и разящий клинок.

Вроде бы выбрал: сражаться во имя

Доблести, чести и пыли дорог.

Только судьба ведь забавная штука.

Был ли он прав, выбирая свой путь?

Что же, огнём порождённая мука

Жжёт изнутри, не даёт отдохнуть.

Страх, сомненья, терзанья и ярость,

С болью в душе полыхнули как блик,

А ведь, возможно, нужна была малость,

Чтобы прозрел он хотя бы на миг.

Они слушали, затаив дыхание. Все эти грубые, бывалые вояки, включая самого барона, слушали меня, молча глядя, кто в небо, кто на землю. Они не перебивали, не прятали ухмылки, не злились на непонятный текст, они слушали. Даже не зная, о ком идёт речь, воины скупо вздыхали, пряча глаза.