– Ах, душа моя, ты знаешь моё имя, – прошептала Лелэ, прижав ладони к груди.

– Да, – улыбнулась Симона. – Теперь я вас всегда буду звать – Мари. А вас – Михаэлем.

Бебэ крякнул, потер нос, улыбнулся, проговорил:

– Умеете вы растрогать даже самых бесчувственных, дорогая Симона.

– Вы не бесчувственные, – нежно посмотрев на него, сказала Симона. – Вы – самые замечательные люди, умеющие раздаривать своё душевное тепло, свою доброту и сердечность, ниспосланную нам с небес.

– «Даром получили, даром отдавайте», – проговорила Лелэ. – Дарите, даруйте, одаривайте других.

– «Кто сеет скупо, тот скупо и пожнёт; а кто сеет щедро, тот щедро пожнёт»,1 – улыбнулся Бебэ, продолжая тереть свой нос, чтобы скрыть растерянность и непрошенные слёзы. – Мы никогда не гнались за богатством, довольствовались тем, что есть.

– «Кто любит серебро, тот не насытится серебром; и кто любит богатство, тому нет пользы от того. И это суета!»2 – проговорила Лелэ, подмигнув Шарлю.

– Спасибо вам, дорогие мои Мари и Михаэль, – сказал он. – Ваши мудрые уроки помогли мне стать хорошим человеком.

– Прощай, рыжий клоун, здравствуй, Шарль Бенош, – проговорила Симона.

Коляска остановилась возле дома с белыми колоннами. Шарль помог дамам. Привратник распахнул двери в новую жизнь, полную неожиданных событий и новых впечатлений…

Город Шарлоттенберг – маленькое чудо на краю земли. Несколько десятков домиков гнездятся на огромной отвесной скале, в которую с ревом ударяются волны холодного океана. Время от времени вдоль горизонта проплывают белые глыбы айсбергов. Северная строгая красота неяркой природы завораживает. В этой неяркости, неброскости, неприметности, невзрачности заключена небывалая сила очарования. Невозможно отвести взгляд.

– Ах, какой трепетной радостью переполняется моё сердце! – шепчет Симона, присев возле странного цветка, похожего на коралловые пирамиды, соединенные между собой стреловидными зелеными стеблями. Красным маячком торчит он из-под земли, раздвинув вокруг себя подтаявший на солнце снег. Ровный серо-коричневый круг, внутри которого находится цветок, напоминает арену цирка. Шарль скептически улыбается:

– Цирк… арена… – как давно это было, словно в прошлой жизни. А прошёл всего лишь год. Только год. Уже год. Целый год. Их с Симоной год, начавшийся в доме-дворце с колоннами и множеством слуг в золотых ливреях…

Лелэ и Бебэ сидели за столом с растерянно удивленными лицами. Видеть их такими для Шарля было большой неожиданностью, хотя и он вёл себя не так, как всегда. Вместе с клоунской одеждой он снял с себя шутовскую маску, стал задумчиво-серьёзным. Усевшись за большой обеденный стол, сервированный дорогой посудой, Шарль перенёсся в своё детство. Картинки прошлого так живо воскресли в его памяти, что Шарль удивился:

– Почему этого не случилось раньше? – и сам себе ответил. – Наверное потому, что обстановка была не такой, неподходящей. В ней дремавшее сознание не могло пробудиться. Рядом были люди, которые не могли приоткрыть занавес прошлого, зажечь софиты, осветить сцену, на которой разворачивалось действо.

А теперь прошлое ожило. Шарль увидел Натали Бенош, одетую в простенькое платье, как у прислуги. Зачем ей такой наряд? Чтобы никто не узнал в ней жену руководителя тайного общества. Натали проплывает тенью по комнатам. Эдуард Бенош, одетый не менее скромно, останавливает её, целует руку, что-то шепчет, извиняется. Натали грустно улыбается, исчезает. Чуть покачивается тяжёлая портьера, прикрывающая дверь, за которой скрылась Натали.

– Как жаль, что я втянул тебя во всё это, – вздыхает Эдуард. – Надо было отослать тебя обратно в Шарлоттенберг вместе с твоей младшей сестрой Оливией. Но… Я слишком поздно узнал о готовящемся заговоре. Оливия уже дома, на краю земли. А мне остается свято верить в то, что люди одумаются. Иначе… Иначе о семье Бенош останутся лишь воспоминания…