– Не боюсь, – с каким-то отчаянным вызовом сказал он. – Ну, ты вернулась, я спалился. И что теперь?

Я пожала плечами:

– Это ты скажи – что? Не я же спалилась, не мне выкручиваться.

– Я хочу развестись с тобой, – ответил Фил. – Не буду выкручиваться.

Может, эта новость и потрясла бы меня до еще большего основания, если бы за его спиной вдруг не появилась закутанная в мой халат Марыся. Именно – появилась. Ни единая половица не скрипнула, дверь не стукнула, когда лиса просочилась из спальни на лестницу. И сейчас стояла за спиной Фила, красноречиво сцепив тонкие руки на его талии.

Появление Марыси – именно это больше всего выбило меня из колеи.

– Вот как… – задумчиво протянула я.

– Так вот… – отзеркалила она незнакомым, глубоким и грудным голосом, из которого еще не выветрился недавний секс.

Наверное, в этом случае требуют каких-то объяснений, так ведь? Но мне вдруг стало всеобъемлюще, вселенски лень. Просто как-то даже не по-человечески. Словно я была в этот момент звездной системой, только что закончившей свое формирование. Позади – мириады часов уплотнения и доведения до совершенства массы звезд и планет, впереди – триллионы лет разрушения всего этого добра.

– Мы его на помойке нашли, а он нам фигвамы рисует, – пробормотала я.

Понимала, что должна чувствовать… Может, обиду. Или невероятную злость. Или горчайшую горечь. Но сердце билось ровно, и мысли текли во мне какие-то очень будничные и практичные. Например, я вспоминала, куда задевала свою любимую дорожную сумку, и не потерлись у нее ручки до неприличного состояния. Мне было невыносимо жалко… Нет, не отношений с Феликсом. А то, что сейчас нужно покидать дачу, которую я всем сердцем полюбила, и привычную жизнь. Она мне, по большому счету, больше нравилась, чем нет.

– Чего? – и без того круглые глаза Феликса теперь стали похожи вообще на блюдца.

– Это из мультика, – пояснила я. – из «Простоквашина». Дядя Федор, кот и пес, помнишь?

Мы же вместе смотрели… Хотя, нет. Десять раз пересматривали мы «Простоквашино» с Китом. У Ники дома. Тогда еще ставили диски в видеомагнитофоны. У Ники был такой и целая коллекция старых мультиков.

– Я знаю, откуда это, – рявкнул Феликс. – Ты вообще слышишь, о чем я с тобой говорю? Какие дядя Федор и кот?

– Хорошие, Фил, хорошие, – я поднялась с дивана. – Мультики… Их много у Ники. Пока поживу у нее.

На самом деле, Ника – моя настоящая семья. И Кит, конечно.

Никита Кондратьев – единственный друг, с раннего детства. Он на два года старше – отчаянный драчун и звезда детдомовской футбольной команды. Я даже не помню то время, когда мы не знали друг друга. В далеком детстве думала, он мой брат. Настоящий брат, который защищал и утешал, а еще постоянно совал мне в руку размякшие в кармане конфеты. А еще он единственный из всех знакомых парней всегда смеялся над моими шутками. Когда я подросла, то поняла, что чувство юмора у Кондратьева отсутствует, и это породило во мне сомнения о моей же способности шутить.

После девятого класса Никита ушел в кадетское училище полиции, а Ника тогда вышла замуж. Так я встретилась с Феликсом Успенским, ее приобретенным внуком. Кит же с внуком знакомиться отказался наотрез, и от Ники отдалился, хотя, как и все детдомовские, души в ней раньше не чаял. Думаю, он считал, что я предала нашу дружбу, и Фила заочно не переваривал, как основную причину отстранения.

Но я никогда от Кондратьева и не отстранялась. И после педагогического училища получила второе юридическое, чтобы мы с Никитой и дальше могли поддерживать друг друга.