Непонятно почему вздрогнула, он заметил, улыбнулся:

– Я имею в виду – освежить бокал? – И протянул руку так, словно собирался взъерошить мне волосы, но тут же убрал. Получилось несколько неловко.

Хотя ни в его жестах, ни во взглядах никогда даже на секунду не проскальзывало того, что можно было бы назвать интересом мужчины к женщине. Он относился ко мне тепло, очень тепло, до такой степени, что иногда протягивал руку взъерошить волосы, но так, как если бы он был моим старшим братом.

Это и радовало, и огорчало одновременно.

– Эшер, – спросила я. – А ты помнишь, как мы познакомились?

Вдруг поняла, что живу с ощущением, что так было всегда: когда накрывает черной липкой тоской, я прихожу в «Лаки», встречаю улыбку Эшера и знаю, все наладится. Но как я вообще попала в «Лаки»? Тогда, лет десять или даже двенадцать назад. Почему-то я не сомневалась, что Эшер помнит все, что происходило в этих стенах.

– Ты пришла тогда с бывшим мужем, – сразу ответил Эшер, нисколько не удивившись моему вопросу.

Словно ждал его. И… успел подготовиться?

– В тот год зима пришла неожиданно рано. В середине октября вдруг выпал снег.

– Точно!

Я вспомнила этот внезапно холодный снежный день. Мы с Феликсом тогда еще числились в молодоженах, ловили на себе любопытные взгляды. Словно все, кто узнавал, что мы недавно поженились, пытались напитаться свежей сексуальной энергией. Ненавижу то время: словно я официально объявила, что сплю с Феликсом. И казалось, все окружающие теперь представляют, в каких позах мы занимаемся любовью, какие слова шепчем друг другу во время страсти.

Именно от этого, а не от желания остаться наедине, я тянула Феликса подальше от всех. Мы тогда точно искали какой-нибудь бар на краю города, в котором не могли бы встретить никого, кто бы нас знал. Снег. Точно пошел снег, и настала жуткая, промозглая холодрыга. Феликс оказался без шапки, капюшон куртки все время слетал, и когда мы забежали в тепло, он казался седым от снежинок, запутавшихся в легких каштановых локонах, и нос его был уже сизым, а щеки – красными.

Я растирала их замшевой перчаткой, а он крутил головой, пытаясь вывернуться, и смеялся: «Алька, больно». И, да, мы напились – «еще по одной, для здоровья». Тогда Феликс, наверное, так как был пьян, впервые сказал мне «Кажется, я тебя и в самом деле люблю». Ни после первого поцелуя, ни на свадьбе… В том баре, куда мы случайно забежали, скрываясь от странно снежного октября.

Но… Я не помню, чтобы этим баром был «Лаки». Кажется, обстановка тогда выглядела совсем иначе. И Эшер совсем никак не возникает в памяти. Хотя, может, мне тогда было совсем не до того, чтобы разглядывать окружающие пейзажи.

– А ты помнишь, какой меня увидел? – почему-то сейчас это казалось очень важным.

Какими нас с Феликсом видели посторонние? В самые лучшие наши времена? Наверное, мне необходимо подтверждение от кого-то со стороны, что мы были счастливы.

– Высокая, стройная, в пушистой белой шапочке, – ответил Эшер.

– И все?

– Красивая. Очень. Темные глаза с поволокой, светло-каштановые с рыжиной волосы, белая кожа, идеально прямой нос. Классический. Даже под плащом видно было, какие у тебя длинные породистые ноги.

– Да я не о том, – стало как-то досадно. – Ты будто список лошадей для забега зачитываешь. Тебе не казалось, что я счастлива? Тогда… Я была счастливой? Или… влюбленной?

– Мне показалось, что ты не выспалась, – честно ответил Эшер. – Поэтому быстро опьянела. Ты уснула, положив голову прямо на стол. Как последняя забулдыга. Твой бывший муж никак не мог растолкать тебя. Мы вдвоем не могли, и только когда за вами приехала машина, вместе с водителем унесли тебя в салон.