Эльвира моментально вспыхнула. Она никогда не могла устоять перед этим жгучим страстным взглядом.

– Но у нас уже было свадебное путешествие… – дородная дама по-девичьи потупила взор.

– А кто сказал, что оно должно быть одно? Когда люди любят друг друга, вся жизнь их превращается в медовый месяц, – страстным рывком Игнат снова прижал жену к себе. – Только представь: бескрайний океан, закат, белый песок, пальмы… Только ты и я…

Пухлый наманикюренный пальчик смахнул слезу.

– Прости, любимый, что я была с тобой так груба!

– Ну что ты, золотко, я же понимаю, у вас, актеров, такая нервная работа.

Эльвира басисто всхлипнула:

– Я больше никогда, никогда, не оскорблю тебя подозрением!

– Верю, золотко, верю. И верю, что эта поездка полностью изменит нашу жизнь.

– Ты так думаешь?

– Конечно.

Через могучее плечо супруги, с бесконечной нежностью, красавец-молдованин смотрел на огромный гарпун.

4

Гурам Тохадзе уже подумывал идти спать, как от двери послышалось робкое позвякивание входного звонка. Тенор нехотя спустил ноги с кровати. Неужели жена с детьми вернулись на дачу? Он только-только отправил их в город и планировал провести пару дней в более веселой компании.

– Закрутки, что ли забыли…

На пороге стоял совершенно мокрый и совершенно несчастный Фима Бронштейн.

– Добрый вечер, Гурам Вахтангович, к вам можно?

– А, Фима, это ты… Здравствуй, дорогой! Проходи. Как Симочка?

– Ужасно, Гурам Вахтангович, просто ужасно. Вы же знаете, такое горе, такое горе…

Тохадзе отступил на шаг.

– Кто-то умер?

Фима горестно качал головой

– Да. Вера в человечество.

– А, вот вы о чем! – Тохадзе рассмеялся – Да бросьте. Давайте, лучше выпьем вина. Мне брат привез прекрасное грузинское вино. Настоящее!

– Прошу прощения, Гурам Вахтангович, но вы же знаете – у меня печень…

– Фима, печень у всех, а вот такое вино только у нас делают, – он обнял гостя за плечи и повел его на кухню:

– Квели да пури – кетили гули!

– Прошу прощения, какие гули?

– Я говорю, извини, из еды только то, что супруга оставила. Но мы что-нибудь сообразим. Фима, вы были в Австралии?

Скрипач продолжал вяло трепыхаться. Он знал способность хлебосольного грузина накормить и напоить гостей до потери ориентации. А ведь он пришел с серьезным разговором.

– К сожалению, не был. Гурам Вахтангович… Простите меня, но я так поздно не пью.

– Какое поздно? Десяти нет.

Поняв, что тот не отстанет, Бронштейн нехотя кивнул.

– Ну, если только капельку.

– Конечно, капельку, кто в десять вечера больше пьет! – Тохадзе открыл двери кладовки и водрузил на стол огромную пятилитровую бутыль.

Не обращая внимания на закатившиеся от ужаса глаза гостя, наполнил два стакана почти до краев и поднял один из них:

– Фима, давайте выпьем за искусство, за музыку, за нас в искусстве, за музыку в нас, и пусть твоя печень скажет: да будут благословенны те склоны, что вырастили виноград из которого сделан этот нектар. До дна, дорогой!

Бронштейн пытался сопротивляться.

– Гурам Вахтангович, я, конечно, дико извиняюсь… Мы с печенью в полном восторге и от склонов и от вашего гостеприимства, но я здесь совершенно по другому поводу.

Хозяин немного поскучнел.

– Я понял. Всем от меня чего-то надо… Хорошо, говори, дорогой, чем смогу – помогу. Кроме денег. Денег у меня нет. Давайте выпьем за то, чтобы у нас все получилось! Гагвимарджос!

С этими словами он сделал большой глоток и зацокал языком.

– Ммм… Божественно!

Делать нечего, пришлось присоединяться. Бронштейн отпил сколько мог.

– В самом деле, нектар богов, – он попытался поставить стакан на стол, но хозяин активными жестами заставил допить до конца: