Наконец пришло время, когда я смог покинуть больницу. Сестры милосердия – мои добрые монашки – плакали и напутствовали меня от всего сердца, врачебный счет был оплачен, и впереди меня ждало какое-то будущее. С протезом я обращался достаточно ловко, а легкая хромота лишь придавала мне шарма. О возвращении в школу в этом году нечего было и думать, поэтому я решил поселиться в дедовом, точнее сказать, моем наследном доме и провести остаток года в молчаливом самокопании да беседах с Мириам, с которой успел подружиться. Я рассудил, что пауза эта пойдет на пользу и моему здоровью, поскольку для длительных путешествий и городской суеты я все же еще недостаточно окреп.

Наводя в доме порядок, я обнаружил в секретере деда кучу бумаг, большей частью деловых, но и личных. То была переписка старика с младшим сыном – моим отцом, а также с несколькими, живущими в разных уголках планеты, персонажами, которых я впоследствии смог определить как мастеров оккультных наук, в просторечии зачастую именуемых колдунами. Мне стало понятно, каким образом дед приобрел такую странную репутации в поселке, а также его регулярные посещения кладбища – какой же маг обходится без этого? Однако подробное изучение документов я решил отложить на потом, первым же делом мне хотелось послушать историю, которую обещала рассказать Мириам. Она ничего не имела против, предложив поговорить по дороге на кладбище – могилы деда и Оле мне так или иначе следовало посетить.

Лет двадцать пять тому назад, начала Мириам, когда мы вышли из дома и неспешно направились в сторону кладбищенского холма, я была… очень дружна с одним из сыновей твоего деда, и это был не твой отец… Мы были молоды – нам едва сравнялось пятнадцать, страстны и неудержимы в своем желании быть вместе. Дюны, соленые луга, лес на холме и величественная Птичья Скала – все это было наше; во всей округе, пожалуй, не было ни одного сколько-нибудь заслуживающего внимания места, с которым не были бы связаны наши романтические воспоминания. Мы совсем потеряли стыд и не стеснялись наших отношений, хотя и настроили этим против себя почти все религиозное население нашей общины. Дед твой, к слову сказать, религиозностью не отличался, был погружен в свои честолюбивые замыслы и посматривал на нас скорее скептически, чем осуждающе. Он ничего не говорил нам, но во взгляде, которым он меня время от времени одаривал, читалась насмешка, что обижало меня и обескураживало. Мой друг, правда, советовал не принимать это близко к сердцу – отец-де далек от настоящих чувств, но беззлобен. Я же безоговорочно верила ему во всем.

Однако нашему мимолетному юношескому счастью не суждено было длиться долго. У деда был и второй сын – твой родитель, который вообразил себе, будто любит меня и готов… как это говорят? – за меня бороться. Он был на год младше своего брата, но таким же рослым и остроглазым, а по части настойчивости и целеустремленности даже превосходил его…

В общем, Вы отдались ему, если я правильно понял? вставил я не без ехидства, оставшегося Мириам незамеченным.

Упаси Бог! вскричала она столь искренне, что я ей поверил. – Я слишком любила его брата, чтобы даже думать об этом! Однако, несмотря на мои увещевания, он не сдавался и продолжал настаивать на своем мнимом праве играть первую скрипку. Порой он становился невыносим – подкарауливал меня в дюнах и возле дома, атаковал мою мать просьбами посодействовать ему и даже попытался однажды взять меня силой – благо рыбаки шли мимо и спугнули его. Я не теряла надежды уладить дело миром и не говорила его брату о своих трудностях, дабы не вызвать между ними ссоры. Но так не могло продолжаться вечно, и однажды друг мой узнал о недостойном поведении твоего будущего отца…