– Гость? – малопольская княжна в изумлении воззрились на пана Освальда.

Бурцев нахмурился. Здрасьте-пожалуйста! Только гостей им сейчас не хватало! Не ждем, вроде, никого

– Кто таков? Что за гость? Откуда?

– Монах странствующий. Ажно из самых святых земель идет. К тебе, Агделайдушка, просится.

В заплаканных глазах Аделаиды промелькнул интерес. А что, может, и вовремя незваный гость пожаловал – глядишь, и отвлечет княжну от неведомых тягостных дум…

– И чем же я могу помочь святому отцу? – спросила она.

– Весточку он тебе принес, Агделайда.

– Весточку? – Полячка смахнула слезу. – От кого?

– От братца твоего! От Болеслава…

– От Болеслава?! Не может быть!

Аделаида вмиг просветлела лицом. Захлопала в ладошки. Радовалась сейчас княжна ну совсем как прежде!

– Не может? – Освальд лукаво подмигнул. – А вот глянь-ка сюда. Это монах тебе просил передать.

На ладони добжиньца лежал крестик. Маленький, серебряный, неброский, но изумительно тонкой работы. Знаком был Бурцеву этот крестик. Точнее, не этот – другой, точная его копия – тот, что носила на шее Аделаида.

– Пилигрим в Кракове побывал, – объяснял Освальд. – Князь малопольский Болеслав Стыдливый с супругой своей венгерской княжной Кунигундой Благочестивой приветили паломника, обласкали, да при дворе оставили. Молва-то их самих чуть ли не святыми сделала, так что тут дело понятное. А недавно до Болеслава дошли от купцов слухи, будто в новгородских землях при славном витязе Вацлаве живет дочь Лешко Белого. Измучился братец твой, Агделайда. Хотел сам в гости ехать или посольство снарядить, как полагается, да опекун его – дядя Конрад Мазовецкий – воспротивился.

Старик Конрад – известный немецкий прихвостень. Русичей на дух не переносит, и юному князю Болеславу без ведома своего шагу не позволяет ступить. Ну а паломничек в благодарность за приют и хлеб-соль вызвался помочь княжескому горю: тайком от Конрада отправился вызнать, верно ли люди говорят, а коли верно – так и весточку передать пропавшей сестрице от братца. Ушел странник из Малопольских земель тихо, незаметно: одинокий пилигрим – это ведь не княжеское посольство с дружиной. Ну, и с божьей помощью добрался до Пскова.

Подробностей Аделаида не слушала. Взяла крестик с руки рыцаря, сняла с шеи свой. Оба были схожи – один в один!.

– Да, это крест Болеслава, – княжна улыбалась – Вацлав, я хочу поговорить со святым отцом.

– Не возражаю, – пожал плечами он.

В самом деле – пусть скорбящая незнамо о чем супруга получит хоть какое-то утешение. Бурцев всадил раму с бычьим пузырем на место, кивнул добжиньцу:

– Пойдем-ка, Освальд, кликнем пилигрима.

Долго искать паломника не пришлось Вон, стоитл у крыльца в плотном кольце дружинников. Монах улыбался, вроде бы демонстрируя приязнь, но глаза латинянина оставались холодны. Да, улыбка та – для виду, для отвода глаз. В глубине души католический падре, видно, все же, не жаловал сторонников византийской «ереси» и был в своих убеждениях непоколебим.

Бурцев протолкался поближе, прислушался. Пилигрим вещал что-то о Гробе Господнем и чудесах Святой Земли. Но вещал осторожно, стараясь обходить острые межконфессиональные вопросы и не будоражить чужую паству. Дипломат, однако… И – удивительное дело – по-русски латинянин говорил вполне сносно.

Да и вообще странен был странник. Кряжист, будто гном, в кости широк. Плотный, но не толстый – не жирком, как иная монастырская братия, а мясом оброс. Привычного для многих клириков брюшка – нет и в помине. Аскетической худобы и изможденности тоже не заметно. Зато из-под широких одежд нет-нет, да и вынырнет рука, осеняющая на католический манер крестом покатую грудь. Мускулистая, крепкая рука – такой не крестное знамение творить, а секирой махать, да чтоб поувесистей…