Сэм действительно срывает иногда цветы, особенно ему по душе редкие маки ― гости, занесенные с юга штата. Медово-золотые и алые головки пестреют на фоне серого сюртука, с ними переплетаются невзрачные соцветия клевера и васильки. Я отвожу глаза и изо всех сил сосредотачиваюсь на дурашливой перепалке родителей.

– Что, Селестина, тоже хочешь, чтобы твой старик гнул спину? ― мирно ворчит отец. ― Мало я дарил цветов, когда мы были молоды?

– И все полевые? ― интересуется Флора Андерсен. ― В этом есть что-то чудесное, такое невинное! В Нью-Йорке предпочитают розы. А в Италии лилии.

Белые лилии…

– У лилий тяжелый запах, ― откликается мама. ― Да и вообще одна из прелестей провинциальной жизни ― несомненно, цветы, за которые не надо отдавать доллары. Здесь можно было бы… ― опять взгляд на папу, ― оставаться романтичным супругом хоть до старости и при том экономить. Было бы желание.

– Ну, дорогая! ― Он разводит руками. ― Помнишь ли, что я назвал твоим именем свой первый пароход?

Это куда романтичнее!

– Дымящее железное чудище! И если не ошибаюсь, оно уже затонуло!

– Ты же понимаешь. Все понимаешь, ну, Селли!

Андерсены смеются. Они понимают шутливость спора не хуже, чем я, давно привычная к подобным. У родителей чудесный брак, выросший из дружбы с малых лет. Куда бы мятежная душа ни влекла юного папу, мама следовала за ним. До самого Оровилла, тогда еще жалкой палаточной деревеньки, где не было почты, зато ходили легенды о золотых реках. Мама поверила и в желание податься на прииск, и позже ― в то, что будет здорово «пустить корни» в новорожденном городке. Поверила в рискованную идею речных перевозок и в идею сумасшедшую ― строить суда для Севера, разорвав связи со всеми сторонниками Юга. Мама всегда верила в папины начинания, а папа верил, что мама будет рядом. Их отношения ― наглядное подтверждение, что самые крепкие союзы ― между людьми, верящими друг в друга. Иногда я завидую родителям и задумываюсь, не лучшая ли мысль ― тоже выйти за кого-то, знакомого с детства? Мама не зря ведь позаботилась о том, чтобы у нас с Джейн было много поклонников среди «новой аристократии».

…Но я вижу маки в руках Сэма Андерсена, и смех взрослых режет мне слух.

Джейн оборачивается, когда Сэм взбирается на поросший травой «плавник». Дарит улыбку, принимает цветы, рассеянно прижимает к груди. Двое начинают беседовать, глядя на воду. Джейн то и дело поправляет непослушные локоны, зябко поводит плечами. Она с самого утра задумчива и рассеянна. У нее скверный аппетит, да и перемолвились мы от силы несколькими фразами. Что-то мучает ее, хотя накануне она предвкушала прогулку. С Сэмом она смеется, но смех кажется мне каким-то… разбитым. Не разносится ветром, а падет зеркальными осколками.

– Иногда я удивляюсь. ― Флора Андерсен заговаривает вновь, и, в надежде отвлечься, я судорожно цепляюсь за ее голос. ― Сэм ― такой одухотворенный мальчик. Голова часто в облаках, не то что у Марко, тот донельзя прагматичен.

– Сэмюель молод. ― Мистер Андерсен миролюбиво наблюдает за сыном. ― И у него нет такой уж нужды сразу взрослеть. Пусть себе… ― Он делает рукой широкий круг, пытаясь охватить все, что включает «пусть». ― Еще станет серьезным парнем. А начать можно и с женитьбы на хорошей девушке.

Родители улыбаются, мне приходится сделать то же самое. Я смотрю на иссиня-черные кудри Сэма, которые Джейн аккуратно приглаживает кончиками пальцев, потом ненадолго закрываю глаза. Тщетно: видение ― его красивые волосы, ее пальцы, так похожие на мои, ― не уходит.

– И все же, ― продолжает мысль миссис Андерсен. ― Согласись, дорогой: вы с Марко скорее купите девушке клумбу, чем своими руками соберете букет.