Никто не ответил.

– Вот-вот, – сказал тогда Икенна. – Теперь-то вы прозрели. Все увидите.

Его слова стучали у меня в ушах, заставляя полностью осознать ужас ситуации. Мама с Ийя Ийябо были подружками; супруг торговки погиб в Сьерра-Леоне, сражаясь за армию Африканского союза. Половину пособия оттяпали родственники мужа, и ей остались два вечно недоедающих сына – ровесники Икенны – да море нескончаемых нужд. Мать то и дело помогала ей, и Мама Ийябо, уж конечно, в благодарность должна была предупредить подругу, что мы играем на опасной территории.

Мы этого очень боялись.

На следующий день после школы мы не пошли рыбачить, остались сидеть у себя в комнатах и ждать, когда придет мать. Соломон и остальные отправились на реку: думали, наверное, что и мы явимся, но, прождав некоторое время впустую, наведались к нам. Икенна посоветовал приятелям – и в особенности Соломону – тоже оставить это занятие, однако когда Соломон отказался, Икенна предложил ему свою удочку. Соломон в ответ рассмеялся и ушел с таким видом, будто ему нипочем опасности, которые, по словам Икенны, поджидают его у реки. Икенна смотрел ему и компании вслед и качал головой. Жалел ребят, столь упорно не желавших покидать скользкий путь.

Когда же мать вернулась с работы – намного раньше обычного, – мы сразу поняли, что соседка донесла ей на нас. Мать поразилась собственной неосведомленности: ведь мы все жили под одной крышей! Мы и правда долго и успешно скрывали свое увлечение, пряча улов под двухъярусной кроватью в комнате Икенны и Боджи, потому что знали о тайнах, окружающих Оми-Алу. Мы чем могли перебивали запах мутной воды и даже тошнотворную вонь: хилая, мелкая, рыба редко когда проживала больше суток. Дохла даже в баночках, полных речной воды. Мы возвращались из школы на следующий день, а в комнате Икенны и Боджи уже стоял смрад. Приходилось выбрасывать улов на свалку за забором, вместе с банками. Их было особенно жалко, ведь они доставались нам с большим трудом.

Бесчисленные раны, полученные на пути к реке и обратно, мы тоже хранили в секрете. Икенна с Боджей позаботились, чтобы мать ни о чем не узнала. Однажды Икенна стукнул Обембе за то, что тот распевал в ванной рыбацкую песню. Мать поинтересовалась, из-за чего вышла ссора; Обембе не растерялся и прикрыл старшего брата, сказав, что обозвал Икенну тупицей – и тем заслужил тумака. По правде же, гнев Икенны он заслужил своей глупостью: рискуя раскрыть нас, пел нашу песню, когда в доме была мать. Икенна даже пригрозил потом брату: повторишь ошибку – не видать тебе больше реки. И лишь услышав угрозу – а не получив тычок, – Обембе расплакался. Даже когда Боджа на вторую неделю нашего приключения на берегу реки порезал ногу о клешню краба и залил сандалию собственной кровью, мы соврали матери, будто он поранился, играя в футбол. По правде же, Соломону пришлось вынимать клешню из пальца Боджи, а всем нам – кроме Икенны – было велено отвернуться. Икенна тогда рассвирепел: испугался, что Боджа истечет кровью, даже несмотря на заверения Соломона в обратном, – и размозжил краба, тысячу раз прокляв его за нанесенную Бодже страшную рану.

Матери сделалось плохо, когда она узнала, как долго мы хранили все в тайне – полтора месяца, хотя мы и соврали, что всего три недели, – а она все это время и не подозревала, что мы теперь рыбаки.

В ту ночь она мерила комнату шагами. На сердце у нее было тяжело, и мы остались без ужина.

– Вы не заслуживаете еды под этой крышей, – говорила мать, нарезая круги между кухней и спальней. Она расклеилась, руки у нее дрожали. – Идите и ешьте рыбу, пойманную в этой страшной реке. Ею и насыщайтесь.