…Придя с работы, Мзия обнаружила идеальный порядок на кухне и светящуюся от самодовольства свекровь.
– Ну, как там мой сыночек убрал? Цени его. Не у всех такой муж! Не бьет, не пьет, не гуляет. Мой покойник меня так гонял, что я пятый угол на потолке искала.
– Лучше бы он работу искал, – огрызнулась Мзия, не тормозя перед сверкающим великолепием кухни.
Свекровь поджала губы, возвела глаза к закопченному потолку и прошептала:
– Господи, дай мне терпение. А что делать? Моего внука или внучку носит.
Мзия и это пропустила мимо ушей. Ведь бабка эта – лишь переходный этап в ее жизни. Завтра уйдет отсюда – и все, до свидания. Еще не хватает, чтобы ее, Мзиин, ребенок рос среди этих птеродактилей.
…Ночью как-то подслушала разговор матери с сыном.
– Ну, ты и влип, Рудик. Она на деньгах зацикленная… Умру я – сгрызет тебя, беднягу, – вздыхала старуха-матерщинница.
Рудик, пуская кольца дыма, не сразу отозвался:
– Мы все не святые. Все равно я не жалею, что женился. Потерплю ее…
Мзия фыркнула и пошла досматривать прерванный сон.
Три месяца пролетело как один день. «Скоро он начнет двигаться», – предвкушала Мзия… И вдруг выкидыш. Свекровь, узнав об этом, заплакала навзрыд в самодельный платок и прижала к себе невестку трясущейся рукой.
– Доченька, доченька, как я твою боль понимаю. И у меня такое было. – И пустилась в подробные воспоминания. Мзия слушала вполуха про чужие аборты и плакала о своем, несбывшемся. – Ты, доченька, не унывай, – не замолкала надоедливая старуха. – Я хоть и великая грешница, и в церковь не хожу, как вы оба, а за тебя молиться буду. Жизнь на этом не кончается.
Рудик со своей стороны, как мог, тоже пытался успокоить жену.
– Это нам испытание. Я же говорил: надо венчаться. Господь – Само Милосердие. Кто знает, может, из-за моих старых грехов. Тут главное – не роптать…
Мзия слушала слова утешения и с удивлением обнаружила, что люди эти, которые еще вчера воспринимались ею как что-то временное и нереальное, на самом деле и есть самое что ни на есть постоянное и настоящее. Ее семья.
…Примерно через месяц Мзия, стараясь не встречаться с Рудиком глазами, выдавила из себя:
– Ты это… хотел венчаться… Я согласна… Теперь, думаю, смогу прожить с тобой всю жизнь.
Рудик просиял:
– Я знал, что ты согласишься… Я где-то читал, что в браке супруги не должны подавлять волю друг друга… Я понимал, что ты не любишь меня, и ждал, когда к тебе это придет… И вот я вознагражден. Постараюсь быть тебе хорошим мужем…
Шекспир не понял
На Плеханова стоит двухэтажный дом XIX века. Такой же, как и его соседи. Резные деревянные балконы, веревки с бельем через весь двор. Единственное отличие – тутовое дерево в три обхвата толщиной, которое растет прямо из первого этажа, создавая приятную тень во дворе, а в сезон туты привлекая множество мух, которых манят раздавленные ягоды на асфальте.
С этим деревом была связана одна курьезная история.
Дворовая летопись умалчивает подробности, а повествует только об одном неоспоримом факте: после войны поселились в одной комнате на первом этаже супруги – дворники Арамаис и Кнарик Халатян. Кнарик сразу же потребовала от мужа спилить старую туту, которая нагло занимала большую часть их залы. Арамаис, которого во дворе звали Арамисом, сказал свое веское слово:
– Это добрый знак. Бог даст нам здесь много детей, и мы расцветем как эта тута весной.
Кнарик, уже обошедшая всех в Гардабани, лечась от бесплодия, решила больше не поднимать эту тему.
Время шло, но особого цветения в семье дворников не наблюдалось. Старая тута с завидным упрямством плодоносила каждый год, все больше и больше прибавляя работы для уборки в виде опавших листьев либо гниющих плодов.