Белая ракета взвилась в воздух, призывая оставшихся солдат вновь покинуть эту печальную проклятую высотку, обильно политую кровью, потом и грязью. Она еще не успела погаснуть, как уцелевшие роты стали оставлять свои позиции, делая это по всем правилам военной науки, не подставляя спин, как это сделали совсем недавно солдаты покойного Хижняка и еще живого, но подавленного Белорецкого. Именно поэтому удалось избежать лишних жертв. После того, как батальон вернулся назад в свои окопы, Владимир приказал готовиться к отражению вражеской атаки, а сам помчался в расположение первой роты, надеясь узнать у Стеклова причину отступления. Однако Стеклова он так и не нашел. Попавшийся навстречу прапорщик Сосновский, представлявший собой комок грязи вперемешку с кровью – только белые крепкие зубы выдавали в нем человека, – доложил, что Стеклов был убит в голову. После этого в роте началась паника, которую оставшиеся в живых унтер-офицеры не смогли остановить. Он попытался, но был сбит с ног и получил прикладом винтовки по голове, поэтому, пока пришел в себя, чуть не угодил в плен к германцам. Владимир приказал Сосновскому следовать за собой и немедленно помочь привести роту в боевой вид, подготовиться к отражению атаки. Он сам ходил между понурых солдат, расставляя их по боевым местам. Почти половина роты погибла, большая часть именно во время панического бегства. «Эх, – подумал Владимир с горечью, – Хижняк бы такого никогда не допустил, царствие ему небесное». Расставив поредевшую роту, он назначил Сосновского временно исполнять обязанности ее командира и сам спешно двинулся к Семину. В горячке боя он совсем забыл про Александра, и теперь его тревожило чувство, что с Сашей обязательно произошло что-то страшное. Семина Владимир нашел в окопе рядом с Александром. Рота отступила, сохранив свои боевые порядки, и была готова к новой встрече с неприятелем. Александр стоял и что-то записывал в блокнотик.

– Сашка, живой! Прости, дружище, чуть не забыл про тебя! Целый? – Владимир стал пристально рассматривать Александра. Шинель в нескольких местах была рассечена пулями, но крови нигде не было видно.

– А что со мною станется, чертяка ты бешеный, – улыбаясь, ответил Александр, не отрываясь от блокнота, – поручик меня пуще знамени дивизии берег. Вот только на руках еще не носил и древко в задницу не вогнал.

Семин смущенно стоял навытяжку перед Александром.

– Да вы, господин поручик не отвлекайтесь больше на меня, занимайтесь своими делами, – Александр убрал блокнот и повернулся к Владимиру: – Вольдемар, то, что траншею захватили – это плюс, а то, что удержать не смогли, – это огромный минус. Ты уж, брат, не взыщи, но я должен командиру дивизии все доложить, работа такая. Вот только мне непонятно с артиллерией. Ты разобрался, почему в самый ответственный момент пушки замолчали?

– Нет еще. Когда вы к нам перебегали и обстрел начался, то корректировщика и связиста убило. Я послал Грищука к Шварцу на батарею с просьбой срочно ударить по второй линии, но дальше сам знаешь, как обернулось. Видимо, не успел Грищук или случилось что. – Владимир сам был расстроен случившейся неудачей. Первый бой в качестве командира батальона – и такое невезение. Еще впереди разговор с командиром полка, который еще вчера по-отечески наставлял его. Сколько уж бьются за эту треклятую высоту, а воз и ныне там. И людей столько полегло зря, и задачу не выполнил. И неважно, что с патронами беда и что артиллерия не поддержала – это уже вторично. На первом месте невыполнение боевого приказа. За это командир полка по головке не погладит. Все знали его крутой нрав.