(Смотря на него, люди говорили: вот новый бесноватый. Другие же говорили, что земля без дурака не бывает, другие его били, ударяли в шею, оплевывали, гнушаясь. Он же все это терпел, испытывая голод, жажду, холод зимой и зной летом). Злоба и отсутствие сострадания ясно подчеркивается на протяжении всего жития; так, нищие при страшном морозе изгнали блаж. Андрея из своего приюта со словами: «Отъиди отсюду псе!» Характерна и реакция св. Андрея на злобу мира: «Азъ бо молился есмь своему Владыце, да не будетъ имъ греха о семъ, занеже мя суть били, и не ведати бо ся что творяше, да неведения деля отпущение приимутъ». (Поскольку я молился Владыке своему, чтобы он не вменил им в грех то, что меня били, ведь они не ведая творят это и потому достойны прощения). Как мы уже отмечали, реакция мира на поведение юродивого не была статична. Завеса таинственности приоткрывалась, когда святой для обличения и назидания мира снимал с себя маску шутовства. И тогда мир в изумлении восклицал: «Имите ми веру, братия, и мне сердечныя тайны поведа»; «Кто бы семъ часе показалъ его темъ, иже не ведуще хулятъ сего, да быша видели, яко святецъ есть». (Поверьте, что и мне он открыл сердечные тайны. Кто бы в это время показал хулителям его, чтобы видели, что он свят). Обычно эти назидания и откровения заканчивались заклятьем типа «Заклинаю тя Богомъ… Дондеже есмь въ животе семъ, еже ти хощу поведати, не мози сего никому же поведати» (Заклинаю тебя Богом, пока я живу, то, что тебе расскажу, никому не передавай). Итак, случаи эти всегда касались частных лиц, никогда не предназначались для мира (во избежание похвалы людской), а поэтому и оставались скрытыми от него. (Для примера приведем случай вразумления юродивым Андреем сребролюбивого монаха: «Кончавъ молитву со слезами святецъ. Поглядевъ же семо и онамо, не виде никогоже,.. рече къ нему: молю ти ся, рабе Божий, безъ гнева послушай мене раба твоего…». (Окончив молитву со слезами, святой, поглядев туда и сюда и никого не увидев, … сказал ему: прошу тебя, раб Божий, без гнева послушай меня, раба твоего).

Еще одну характерную черту отметим в житии св. Андрея – это мысль о том, что мир в своей оценке подвига небеспристрастен, смотря на внешнее и не зная сокровенного. Эта мысль была выделена в житии св. Симеона Эмесского, ее мы увидим в житиях всех юродивых, поскольку именно их подвиг был сокровен от мира более других видов подвижничества. Но в житии блаж. Андрея представлены другие образы, ярко иллюстрирующие вышеприведенную идею. Так, когда Епифаний с большим умилением молился в церкви, «Некто отъ церковныхъ, видевъ тако остро зряща Епифана предъ амобономъ, мняше боголиш, видя и тужаше, глаголя: видете ли, како уность красна и не смыслитъ». (Кто-то из церковнослужителей, увидев, что Епифан пристально смотрит, стоя перед амвоном, посчитал его за безумца и с прискорбием сказал: смотрите, хоть и молод, а уже сумасшедший). Еще более наглядно подтверждение этой идеи от противоположного: мы имеем в виду рассказ о хартуларии, который «Глаголаше, яко въ церковь хожю! Ходя же, и первое творяше диаволе дело, потомъ же осквернивея смрадомъ воня, а (это место логичнее читать в одно слово, «воняа» – автор) хожаше въ церковь. Мнози же видяще его востающе, глаголаху, яко святъ человекъ сей есть! А онъ беаше потаенъ диаволъ». (Говорил, что идет в церковь. И, идя, сначала делал дьявольское дело, а потом, осквернившись и воняя смрадом (греховным, – автор), шел в церковь. Многие же, видев его рано встающим, говорили, что свят этот человек! А он был втайне дьяволом). Этот человек каждый день осквернялся блудом, но для мира казался праведником. А отсюда можно заключить, что не одни юродивые выступают на арене мира в маске, что весь мир в большей или в меньшей степени – это маскарад, но мир прячет под грим свои изъяны, а юродивые – свою святость.