Двигаясь по Онеге, я, конечно, не мог не сделать крюк, чтобы посетить места, где прошли несколько лет моего детства – поселок Плесецк. Удивительно, но здесь мало что изменилось. Сохранился дом, где мы жили, и школа, в которую я пошел в первый класс. А школа (образец деревянного модерна начала ХХ века) стояла заброшенной с открытыми окнами и входной дверью. В классах обломки парт. В широком коридоре, где проходили линейки и отмечались праздники, – на полу разорванные книги «классиков марксизма-ленинизма» и среди них учебник «Основы коммунистического воспитания». Листаю: год издания относится как раз к тому времени, когда я здесь учился. Из углового класса несется пятиэтажный мат – несколько страхолюдных мужиков распивают водку.

Одно из самых восхитительных воспоминаний этого путешествия – движение на сплавных катерах к Белому морю. Рев мощных машин, с которыми соперничает только шум порогов, глухие заросшие берега с деревьями, свисающими на обрывах. Десятки километров никакого жилья и только иногда остатки заброшенных деревень и церквей, у некоторых сказочные бочковидные крыши. Места становятся еще глуше.

В одном месте Онега делает петлю, шум порогов резко усиливается и сразу же за поворотом открывается храм с бочковидной крышей. Здесь на речном мысу под высоким холмом в XV веке была основана Емецкая Благовещенская пустынь. В начале XVI века здесь некоторое время жил святой Антоний Сийский, написавший для монастыря икону Благовещенья. С давних времен условия жизни в пустыни были очень суровы, выдерживали их только истинные подвижники. С приходом большевиков монахов выселили. В 20-е годы пытались организовать здесь коммуну, но вскоре все «коммунисты» разбежались. В конце концов возник дом инвалидов, который мы и застали. Все, кто способен, работают и получают деньги. Кто в коровнике (6 коров), кто с лошадьми (5 лошадей – пашут землю), кто в пекарне (хлеб очень вкусный). В интернате свои пахотные земли, свое мясо, молоко, овощи и картофель. Поддерживаются чистота и порядок. В бывшей церкви склад. Сохранился монастырский колокол XIX века. Между инвалидами и персоналом почти дружеские отношения. Хвастаются: «У нас каждый день кино».

Ранним утром с сожалением покидаем Пустынь, на прощание мне в рюкзак суют большую буханку хлеба, за ночлег денег не берут. И снова идем – по деревням – Ярнема с двухэтажными избами, Усоры с шатровой часовней, Турчасово – три ряда крупных северных домов с красивейшей деревянной церковью XVIII века, Пияла – деревянный храм, Чекуево – храм и колоритные северные дома, Непеля и Мудьяга – с деревянными храмами и резными домами и много других деревень.

Все перечисленные места до 1917 года были процветающими селами, в каждом из которых было несколько храмов и часовен, стояли богатые дома. От прежнего великолепия остались только фрагменты. 20—30-е годы перевернули жизнь северных крестьян. Церкви были закрыты, а многие разрушены, священники угнаны в лагеря или расстреляны. Еврейские большевики, обещавшие золотые горы, превратили этой край в пустыню.

Ближе к Белому морю Онега из-за порогов становится несудоходной. Снова идем пешком.

В городе Онеге впервые после Каргополя встречаем действующий храм, и тот на кладбище. Древний поморский город с деревянными разбитыми мостовыми выглядит запущенным. Много пьяных. В центре очередь в полкилометра в винно-водочный магазин. Огромной толпой управляют три милиционера. В одни руки дают бутылку водки.

Рядом плещется Белое море. На море в 15 километрах от города стоит сказочный Кий-остров, а не нем знаменитый Крестный монастырь, заложенный в XVII веке патриархом Никоном.