Содержание документа также ясно показывает, что по убеждению его составителей ко времени начала переговоров русские войска добьются новых значительных успехов и это окончательно заставит представителей Речи Посполитой согласиться на русские условия. В сознании русских политиков Россия уже выступала как господствующая держава, главный центр власти на территории Восточной Европы, решительно оттеснивший на задний план Польско-Литовское государство. Такие представления наложили свой отпечаток на шаги, предпринятые русским правительством по отношению к соседним правителям, которые были ленниками Речи Посполитой, – курляндскому герцогу Якобу и бранденбургскому курфюрсту (и одновременно прусскому герцогу) Фридриху Вильгельму.

В мае герцог Якоб отправил в царскую ставку своего посланца Георга Фиркса с просьбой обеспечить безопасность герцогства в условиях разворачивавшейся в бассейне Западной Двины войны. На встрече 6 июня с Н.И. Одоевским, С.Л. Стрешневым и Л. Лопухиным посол обещал, что герцог не будет оказывать никакой помощи врагам царя, и просил выдать ему для герцога грамоту с обещанием «его боронить» от «неприятеля»[398]. Однако к явному удивлению посла советники Алексея Михайловича заметили, что обещания герцога не имеют для них особенной цены («и ево вспоможенье не страшно») «и за то ево, князя, оборонять не за что»[399]. Иное дело, если герцог принесет присягу и станет вассалом царя, тогда «на него никакой неприятель наступить не посмеет»[400]. В грамоте, посланной герцогу 11 июня, царь с ударением подчеркивал: «И тебе б к тому без всякого сумненья быти склону»[401]. В ответ на разъяснения Фиркса, что герцог Якоб – вассал польского короля, от советников царя последовали слова: «и князю ждать и на польского короля надеетца нечево»[402]. В июле в царскую ставку прибыл бранденбургский гонец А. Шуберт с просьбой принять посла, которого к Алексею Михайловичу направляет курфюрст[403].

Приездом гонца в царской ставке воспользовались, чтобы, не дожидаясь этого посла, направить к курфюрсту вместе с Шубертом дьяка Григория Карповича Богданова со своими предложениями. Как видно из врученного ему наказа, Г. Богданов должен был предложить Фридриху Вильгельму быть у царя «в подданстве под его государскою оборонною высокою рукою», «так же, как он был у полского короля и свыше того». От имени царя он должен был обещать курфюрсту защиту от всех возможных врагов. При этом он должен был обещать, что при заключении мирного договора с Речью Посполитой царь «князя Бранденбурского со всем его владением от полского короля во всем уволнит вечными времены». Одновременно от имени царя дьяк должен был гарантировать курфюрсту защиту его владений от шведов[404].

Шаги эти логично вытекали из общей позиции, занятой русским правительством. Если Польско-Литовское государство утрачивало роль политического лидера в Восточной Европе, превращаясь в подчиненного союзника России, то естественно было предлагать его ленникам стать ленниками более могущественного монарха, которому к тому же через некоторое время предстояло утвердиться и на польском троне.

Такие перемены, однако, лишь ожидались, хотя и в скором времени, однако соглашения, которые бы их оформляли, еще не были заключены, и это заранее предопределяло осторожное отношение польских ленников к таким предложениям. Имели место и другие важные обстоятельства, которые советники царя не приняли во внимание и которые способствовали тому, что предпринятые шаги не привели к желаемым результатам. Если герцог курляндский благоразумно уклонился от обсуждения сделанного ему предложения о «подданстве», то у курфюрста сделанные предложения вызвали резко враждебную реакцию. Советники царя совсем не приняли во внимание, что курфюрст, один из главных князей Священной Римской империи, участник выборов главы христианского мира – императора, тяжело переносил тот факт, что по части своих владений – Прусскому герцогству – он является вассалом польского короля. Одна из главных целей, которую преследовал курфюрст во время политического кризиса в Восточной Европе, было избавить свои прусские владения от вассальной зависимости. В этих условиях предложение царя, чтобы курфюрст вступил с ним в такие же вассальные отношения, как пред этим с польским королем, было им воспринято с явным раздражением. В разговорах с советниками Фридрих Вильгельм говорил о «высокомерии» и «упрямстве», с которым посланец царя требовал, чтобы курфюрст признал себя вассалом Алексея Михайловича