В отличие от проявлявших сдержанность австрийских посланников в Вене министры императора, призывая Алексея Михайловича к соглашению с Польшей, открыто говорили о враждебных планах Карла Густава по отношению к России[317]. Вероятно, при их содействии в распоряжении русского гонца оказались тексты писем Б. Оксеншерны (от 26 января) и А. Виттенберга (от 27 февраля) австрийскому резиденту в Вене, в которых говорилось о намерениях шведских правящих кругов после победы над Яном Казимиром начать войну с Россией[318]. Эти письма, одно из которых содержало грубые выпады по отношению к царю, явились, вероятно, для царя и его советников дополнительным доказательством правильности их решения о войне.

В условиях, когда военная кампания уже началась, было важно получить сведения о положении в шведской Ливонии. Важные сведения на этот счет прислал Н. Алфимов. Проезжая через ливонские города, он заметил, что в них очень мало войск: «в Новом, государь, городке всего солдат человек с пятнатцать, а в Валмиере, государь, городке всего солдат человек з дватцеть… и прибавить им, государь, людей в городы ниоткуда». М. Делагарди просил помощи у курляндского герцога, но тот, очевидно, осмелев со сменой международной ситуации, «отказал». Важны были и его сведения о состоянии армии, с которой М. Делагарди вернулся в Ригу в «Великий пост»: из его войска «многие в войне побиты», а другие «разбежались и померли»[319]. Г. Богданов сообщил о начавшемся в Жемайтии восстании против шведов[320]. Магнус Делагарди, по его словам, жестоко расправился с восставшими («деревни и шляхецкие дворы многие пожег»), но «вдаль идти не смеет», у него всего «с полтыри тысечи человек, и то на великую силу собрал»[321].

Очень важны были сведения, собранные Г. Богдановым в городах северной Германии. Здесь он узнал, что голландцы и датчане собираются «сухим путем и морем» начать войну со Швецией, «и воинские корабли у галанцов многие изготовлены»[322]. Все эти известия, конечно, способствовали появлению надежд на то, что в самом походе на Ригу русские войска не столкнутся с серьезным сопротивлением, и сохранению надежд на то, что в войне со Швецией Русское государство может приобрести союзников, обладающих сильным военным флотом.

М. Сухтицкий и Д. Ильфов привезли известия о реакции литовской шляхты на предложение царя избрать его преемником Яна Казимира. С литовским войском они встретились в лагере на Волыни. По впечатлениям посланцев, полковники и шляхта соглашались на выбор царя, «толко б, де, у них веры не нарушили и костелов не отнимали»[323]. Для царя и его советников особое значение имело их сообщение, что трое литовских полковников – Е. Халецкий, К. Жеромский и С. Липницкий, посетившие Яна Казимира, нашли нужным сообщить королю о русских предложениях. По их возвращении один из полковников, Жеромский, посетил русских гонцов и сообщил о благосклонном отношении короля к русской инициативе[324]. Даже в Вене Г. Богданова посетили бежавшие из Вильно иезуиты, заверявшие гонца, что если царь «позволит держать костелы и веру свою, безо всякие шатости будем ему, государю, верные слуги»[325]. Эти сообщения также, вероятно, должны были убеждать русское правительство в реальности задуманного им плана действий.

Между тем есть основания полагать, что русские предложения, якобы получившие одобрение и шляхты, и короля, на польской почве существенно изменились, приобретая другой, отличный от первоначального смысл. Характерно, что, убеждая царя в своей верности, Виленские иезуиты сказали Г. Богданову, что, как им сообщили из польского лагеря, преемником Яна Казимира будет царевич, сын Алексея Михайловича, и поляки «всею Коруною то похваляют»