Но Кочин не ответил, даже не посмотрел в его сторону. Он уже проверял движок, а думами был уже в городе, на производстве.

– Ну и дела, – сощурился Николай Веселов, – поездочка, лучше некуда.

Вскоре собрались все. Кочин завёл мотор и, выжимая из него последние силёнки, мчался к городу. Ветер бил в лицо, но он не замечал ничего. В душе была какая-то злость на себя. Он думал: «Отец, ну почему я такой непутёвый, ты комиссар полка, а я твоё продолжение, твоя кровь. Как-то у меня получается всё не как надо. Если Вера пожалуется, что я её изнасиловал, грош цена мне будет. Нет, что она может сказать. Да ничего. Кругом были люди, какое может быть изнасилование. Парадокс, да и только. Да и какая дура может клепать на себя. Вот в твоих письмах с фронта встречаются слова, дескать, на мелочах не останавливайся, будь твёрд в главном. А где это главное-то, батя? Как его отличить от незначительного, второстепенного. Сейчас жена раздуется, её не взял, а как я мог. Если у меня сближение с коллективом, должен же я их знать или нет. Потом ударило словами Витьки Уварова, слышанные им в школе: мишура твои мысли, лучше подумай о других, а уж только после о себе. А что я должен думать о ком-то, своих проблем хватает. Мы всегда брали только с боем. С такими мыслями он въехал на завод.

– Почему болтаешься? – встретил его директор в проходной. – Котлы утилизаторы кто должен принимать у монтажников? Не хочешь пустить первую нитку раньше срока!

В глазах Белозёрова Кочин прочитал: «я тебя породил, я тебя и убью», голубчик, если этого потребуют обстоятельства. Игорю стало трудно дышать. И он, склонив голову и не проронив ни слова, пошёл к себе.

– Игорь Петрович, – обратился к нему бригадир монтажников Семён Козлов, – вода залита в котёл, даванём?

– Давай, Семён Иванович, попробуем, – ответил рассеянно Кочин. У него никак не выходил из головы голос и взгляд директора завода. Он будоражил, выводил его из себя. Игорь Петрович уже стал сомневаться в своей кандидатуре начальника цеха и опять вспомнил слова из письма отца: не боги горшки обжигают, поэтому смело берись за дело. А опыт придёт по ходу дела. Кочин задумался, вытащил из кармана большой цветастый платок, протёр им лицо и шею. Было такое ощущение, что он выпускает из своих рук что-то главное, нужное ему, да ещё Степан Назарович вставляет в колёса палки. «Всё в трубах, – вспомнились ему слова, слышанные им когда-то в Кемерово, – сам-то прежде чем стать директором завода, сколько поваракосил и кличка эта прилипла к тебе намертво, а как звучит «Всё в трубах». Ты, Степанушко, может и забыл, но народ-то помнит.

– Смотрите, Игорь Петрович, держит котёл-то, – услышал Кочин голос Козлова, – ещё бы сделать сегодня гидравлическое испытание КУГа и на сегодня добро.

Кочин, как сквозь призму смотрел на все приготовления монтажников, но мыслями был далеко, там в городе К. Вот он молодой инженер только что окончил институт, зашёл в кабинет начальника цеха. Белозёров улыбнулся тогда: мол, не робей, все мы такие. После у них была дружба и, кажется, крепкой. Они выезжали в лес. Никто не умел так быстро разводить костёр как Кочин, выловить рыбку на уху или подстрелить рябчика. Степан Назарович ценил его. Сейчас же с Белозёровым что-то произошло, стал требовательный, дружбу забывает, вот-вот сорвётся и выгонит его Кочина из начальников цеха. Что ему стоит. А потом оправдывайся, что ты не белая ворона.

В кабинете директора тишина. Временами, резко отдаваясь в ушах, звенит телефон. То ли с горкома, то ли с обкома спрашивают о ходе строительства завода. Белозёров, вглядываясь в коксохимическое производство, думает. Думы трудные, тяжелые. Смогут ли коксохимики обеспечить производство завода коксовым газом, и какой он будет чистоты. В окно заглядывает летнее горячее солнце. Работающий вентилятор на столе не даёт нужной прохлады. Степан Назарович временами поднимается, подходит к раскрытому окну, смотрит на рельеф местности. С коксохима наносит запах газа. Белозёров не отворачивается. По паркетному полу тянется ковровая дорожка. В углу телевизор. Хочешь отдохнуть от производственных забот, пожалуйста, включи, расслабься. Здесь всё предусмотрено для плодотворной работы, чтобы ты мог работать с полной отдачей своих сил и знаний. Вот оно директорское кресло. Если взялся за дело, не говори, что тяжела ты шапка Мономаха. Что же тут поделаешь, так решило министерство и партия, увидав в начальнике цеха директора. И всё из-за этого изобретения, вставшего поперёк горла некоторым товарищам по заводу, требующих включить и их в состав изобретателей. А зачем их включать, они же палец о палец не стукнули, хотя бы тот же главный инженер. Ну чем он помог?