«Где он мог сделать такой портрет? – подумал Виктор, – или он очень любит себя, или хочет запечатлеть свою личность на века».

Из кухни выглянула хозяйка, и Виктор непроизвольно засмотрелся на неё. Она была просто очаровательна в своей женственности и красоте. Длинные русые волосы, распущенные по плечам, прикрывали то правую сторону лица, то левую. И от этих движений непринуждённых и простых становилось около её тепло и уютно. И вся она была какая-то домашняя и милая. Крупные, голубые глаза из-под тёмных ресниц излучали доброту и ласку. И Виктор невольно подумал: «Кажется, дружок не по себе срубил деревцо-то», а вслух сказал:

– Катюша, что-то с кухни у вас вкусненьким запахло.

– Да ничего особенного. Волнушки из холодильника вытащила. С горячей картошечкой то очень добро, колбаски с яичками нажарю, вот и вся наша пища, – смущенно ответила хозяйка.

«Хороша, – опять подумал Уваров и сел за журнальный столик, где были разбросаны газеты и журналы. Он смотрел названия корреспонденций, но смысла не улавливал. Что-то горькое и злое промелькнуло в его груди и захолонуло, да так, что трудно стало дышать. – У самого такая прелесть, а он зарится на мою Маринку. Это несерьёзно и даже нечестно по отношению к такой девушке, как его жена Катя. Что, она виновата, что у нас всё запуталось, заржавело, скисло. Видимо, это крест Уваровых и Кочиных и нести его надо достойно, ведь наши предки, может быть, на протяжении веков жили вместе. Эх, Катя, Катя».

Потом ему надоело сидеть. Он поднялся, подошёл к окну, отодвинул тяжелую бархатную штору и, вглядевшись в потемневшую улицу, где горел свет, заметил, что жизнь не утихает даже с наступлением темноты, также двигались: пешеходы, машины, автобусы. Он хотел уже снова взяться за газеты и журналы, но тут в квартиру ворвался запыхавшийся Игорь и выдохнул:

– Еле нашёл. Несколько магазинов обегал. Упросил знакомую продавщицу. Катя, закусь на стол. Пировать будем. Это же Витька Уваров. Понимаешь, друг детства.

Кочин был сильно возбуждён, старался показать себя с лучшей стороны, дескать, смотри, как мы живём. Может быть, он считал себя виноватым перед Уваровым, вот и выкладывался сейчас как истинный и добрый хозяин.

Виктор заметил, что он что-то ждёт, но чего, не знал. И где-то там внутри, казалось, под тяжким спудом, который он боялся даже шевелить, заскрежетало. Он увидел лицо матери, и ему стало грустно. Хотелось бросить всё и уехать к себе в деревню. Не хватало, чего доброго, что речь пойдёт о давнем, и уже почти забытом. Шевелить прошлое – это значит снова поссориться, но уж видно человек так устроен, что прошлое всегда рядышком и оно нет-нет, да и напоминает о себе, а особенно это происходит тогда, когда человек под хмельком.

На какое-то мгновение Уваров заметил, что лицо Кочина слегка побледнело, насупилось. Жёсткие черты выбились на передний край, оно исказилось, стало неузнаваемым. Он сказал:

– Пить будем, а говорильня по ходу дела. Мы ещё с тобой ни разу не напивались, а так хотелось все эти годы посидеть с тобой за чаркой доброй водки. Ты ну нисколько не изменился с тех пор, как мы с тобой виделись чертяка.

Они выпили по одной, затем повторили, и когда настроение поднялось, Игорь снисходительно спросил:

– Как там живёт моя мать, Маринка, дети твои?

– Нормально. Мать твоя ждёт, не дождётся тебя, все глаза просмотрела, когда же в деревне появится милый Игорёк. Мишка у меня скоро в школу пойдёт. Марина всё с животными возится, а я по полям брожу.

Кочин поднялся из-за стола, сел на диван и, положив нога на ногу, закурил. Виктор пристроился рядышком и посмотрел в лицо Игоря. Он заметил, что при упоминании имени жены и сына, Кочин слегка бледнеет.