В этом взгляде всё дело. Бесцветные глаза за толстыми линзами похожи на лампочки карманных фонариков моего детства, и есть в них нечто странное: убогое – и отталкивающее. Поэтому я неприязненно отвожу глаза, хотя другие ей изредка подают.

Нынешним сентябрём мы с М. оказались в Петербурге; к командировке приплюсовалась пара выходных, и в субботу перед отлётом домой мы зашли в Фонтанный Дом – дом-музей Ахматовой. Первый и последний раз я был там в 1990-м, вскоре после основания. Конечно, изменилось многое – но главное осталось прежним: просто «её стены» и предметы, принадлежавшие самой Анне Андреевне и той эпохе. И в этот раз за окнами светилась на солнце «её листва» – ещё летняя зелень Шереметевского сада…

Помимо ахматовских впечатлений было одно, скажем так, постороннее.

Подойдя к билетной кассе (она расположена в парке), я опознал в вышедшей из неё женщине знакомую из новосибирского метро. «Ты обознался, это не она, – сказала М., – да и волосы у нашей седые, а у этой тёмные…» На последнее возразить было нечего, одета посетительница музея была скромно – но прилично. Но глаза нашей трудно спутать с чьими бы то ни было, а их я приметил. М. не согласилась со мной и позже, когда мы увидели метро-нищенку в очереди на посадку – мы возвращались одним рейсом. В салоне самолёта мы встретились с ней взглядами, правда, теперь я пробирался между стоящими пассажирами, расталкивающими по полкам свой багаж, а она сидела в кресле возле прохода. Волосы действительно были выкрашены тёмной хной.

Недели через две я увидел её в метро за обычным делом, в прежних очках и с тёмно-рыжими волосами, выглядывающими из-под косынки. Почитательница царскосельской музы была в весьма поношенной, но опрятной одежде. Помимо застарелой неприязни, я ощутил что-то вроде интереса: надо же, собирать милостыню с пассажиров, чтобы слетать в Питер, к Ахматовой!

Но – стоит ли ей подавать?

Прочитал сегодня запоминающееся стихотворение Simon’s Cat о том, как старуха возле метро предлагает кота:

В связи с этим необычным поворотом темы мне вспомнилось два давних эпизода в приёмной ветеринарного пункта. Что интересно, пациенты – в основном собаки и кошки – вели себя просто образцово, в полном соответствии с буквальным переводом слова patience: терпение.

Врач С. М. вынес старой женщине кота – чёрного с несколькими белыми пятнами: «Большая внутренняя гематома; или дверью где-то прищемили, или ногой хорошо поддали. Вряд ли выживет, усыплять надо».

– Сколько возьмёте?

– Двести пятьдесят это стоит.

Хозяйка молча взяла кота на руки и побрела – наверное, вдвое медленнее, чем шла сюда. Пусть уж бедный примет свою смерть даром…

А второе посещение пришлось на зиму, при сильном морозе. Неудивительно, что в приёмной было пусто. Я пристраивал своего уже перевязанного кота в большую сумку с несколькими изношенными свитерами, когда в дверях появился пожилой мужчина с овчаркой. Заметно выпивший, в ожидании приёма он заплакал. Как я понял из его разговора с ветеринаром, ему вскоре предстоял переезд в ближнее – но зарубежье, а старую собаку он не мог взять с собой. И отдать некому. Вот и повёл, рыдая, выгуливать в последний раз…

На словах: «Нет, тушку послезавтра заберут и похоронят в специальной яме», – я схватил сумку с Барсиком и выскочил на улицу.