Сложившиеся условия, по мнению лидеров РКП(б) и ИККИ[373], позволял и рассчитывать на скорое революционное выступление немецкого пролетариата. Примечательно, что большевики, рассматривавшие Коммунистическую партию Германии в качестве ведущей организационной силы предстоящего восстания, предполагали найти поддержку и в среде набиравших популярность «левых» национал-социалистов. 20 июня 1923 г. член Президиума ИККИ К. Б. Радек выступил на расширенном заседании пленума комитета с речью, посвященной убитому французскими оккупантами в Рейнской области немецкому националисту Лео Шлагеттеру. Отдавая должное «мужественному солдату контрреволюции», коммунист Радек апеллировал к патриотическим чувствам немцев: «Против кого хотят бороться германские националисты? Против капитала Антанты или против русского народа? С кем они хотят объединиться? С русскими рабочими и крестьянами для совместного свержения ига антантовского капитала или с капиталом Антанты для порабощения немецкого и русского народов?… Если патриотические круги Германии не решаются сделать дело большинства народа своим делом и создать таким образом фронт против антантовского и германского капитала, тогда путь Шлагеттера был дорогой в ничто»[374]. Если выступление К. Радека вызвало сенсацию в немецких националистических кругах[375], то у его непосредственного руководителя, председателя Исполкома Коминтерна Г. Е. Зиновьева, реакция на подобные призывы была сугубо отрицательной. В письме Л. Б. Каменеву (30 июля 1923 г.) он осудил как Радека, так и поддержавшего его Сталина: «Поговорив с интриганом Радеком, Сталин сразу решил, что германский ЦК ничего не понимает, и что надо поддержать болтуна Радека, к[ото]рый чуть-чуть не «уговорил» фачистов[376] своей речью о Шлагеттере»[377]. Свои разногласия с Зиновьевым по данному вопросу Сталин попытался «сгладить» в письме к нему от 7 августа 1923 г., в котором генсек призвал руководствоваться соображениями политической целесообразности: «Конечно, фашисты не дремлют, но нам выгоднее, чтобы фашисты первые напали: это сплотит весь рабочий класс вокруг коммунистов»[378]. Однако надежды Сталина и Радека на то, что немецкие националисты «спровоцируют» серьезные беспорядки, не оправдались. Выжидательную позицию заняло и руководство германской компартии, не решившееся в последний момент призвать рабочие массы к революционному выступлению. Только в Гамбурге коммунисты подняли восстание (23 октября), подавленное властями в течение двух дней.

Поражение в Германии было по-разному воспринято в московских партийных кругах. Если Г. Е. Зиновьев расценил произошедшее как ошибку «в оценках темпа» мировой революции, который следует измерять годами, а не месяцами[379] (об этом он заявил в июне 1924 г.), то для более «прагматично» настроенной части руководства РКП(б) во главе с И. В. Сталиным это событие явилось предлогом для пересмотра прежней партийной установки, предполагавшей скорейшее распространение революции на другие страны и являвшейся основой внешнеполитической стратегии большевизма на протяжении последних семи лет. Осознание невозможности в сложившихся условиях немедленной революционной экспансии и насущная необходимость укрепления советской государственности и экономического развития территории, «отвоеванной» у международного империализма привели к возникновению концепции «строительства социализма в одной, отдельно взятой стране». Свое окончательное оформление она получила в декабре 1924 г., в предисловии «Октябрьская революция и тактика русских коммунистов», написанном И. В. Сталиным к своей книге «На путях к Октябрю»