Слова Прайса падали веско, в них сквозили нетерпеливость, раздражение:

– Адмирал, вы не хотите считаться с фактами. Это неблагоразумно.

Они давно оставили удобные кресла и стояли у иллюминатора адмиральской каюты, поглядывая на «Аврору».

– Есть более высокие добродетели, чем благоразумие, мой адмирал, – сказал Депуант. – Честь, например. Честь офицера не должна быть запятнана.

Прайсу давно наскучил лощеный старичок, его заученный тон и дешевый артистизм. Сколько чувства вкладывает он в самые простые слова: «адмирал», «мой адмирал». Он произносит их так, словно говорит: «Мой император!» А в сущности – пустота. Никакого чувства.

– Моральные проповеди! Они полезны мичманам. Контр-адмиралу можно следовать доводам здравого рассудка, не обращая внимания на моральные пугала. Оставьте их детям и неудачникам, адмирал.

Прайс – долговязый старик, неаккуратный, не замечающий своей неаккуратности, повсюду соривший табак, крошки, пепел. Когда он улыбался, обнажались бледные, старческие десны и крупные, лошадиные зубы. Сухой, тонкий рот и злые, назойливые глаза придавали лицу иезуитскую жесткость.

Он смотрел на маленького Депуанта с высоты ста восьмидесяти шести сантиметров своего роста. Белая бородка клинышком, пушистые белые усы француза и седые бакенбарды – и в этом благородном обрамлении пунцовые губы, багровые щечки, покрытые сеткой фиолетовых прожилок, склеротические глаза.

– В Сан-Франциско уже смеются над нами, – сказал Прайс, протягивая собеседнику калифорнийский «Таймс». – Взгляните!

Депуант стал читать. «Таймс» писал, что Тихий океан сделался обширным поприщем для русских военных судов. «В Тихий океан выслано несколько русских военных судов, которые в настоящее время появляются в разных портах и, по-видимому, мало обращают внимания на английские и французские суда, находящиеся здесь». Последние слова были подчеркнуты Прайсом.

Француз небрежным жестом положил газету на стол.

– Янки ждут не дождутся, когда мы сцепимся с русскими, – заметил он небрежно. – Новейший американец – сама предприимчивость. Он привыкает думать о Тихом океане как о собственном владении. Бьет китов у берегов России, покупает все, что произрастает на Сандвичевых островах, и благодаря практическому направлению ума достигает цели. Американец опасается, что Россия однажды поймет свою силу, создаст флот на востоке раньше, чем это сделают Штаты. Тогда, мой друг, янки придется потесниться. – Адмирал остановился, изучая недовольное лицо Прайса. – Они напрасно пугают нас. Россия дремлет и нескоро поймет свои возможности. Во всяком случае, не в наш с вами век.

– А эскадра адмирала Путятина?

– Уж эта мне petite escadrille!6 Старая «Паллада», годная на слом, этот монстр, – адмирал указал дрожащей рукой на «Аврору», – и еще две-три посудины. Мы потопим их одним бортовым залпом «Форта», мой адмирал!

Прайс смотрел на него, прищурив пепельные, морщинистые веки.

– Вы заблуждаетесь.

– Мы потопим «Аврору» одним залпом верхней батареи «Форта», – повторил с расстановкой Депуант.

– Тогда командуйте «огонь»! – подхватил Прайс. – Поверьте мне, эхо этого залпа раскатится по всему миру. Пока не отомщена память великого императора, честь первого выстрела принадлежит Франции.

Но патриотический мотив не поколебал француза.

– Ни один выстрел не раздастся до тех пор, пока не придет «Вираго» с депешей о разрыве, – сказал Депуант, подчеркивая свою непреклонность энергичным движением руки, и добавил мягче: – Мы условились об этом, адмирал.

Прайс вспылил. Вскинув длинные, костлявые руки, словно собираясь проклясть француза, он отрезал грубо: