Очевидно, что нет теперь другого такого места на земле, где художественный талант так пестуется, как в Москве. Даже поэтам платят хорошо, особенно если они полезны для пропаганды. Поэзия оплачивается построчно, и это во многом объясняет нерегулярно напечатанный стих, который по ритму в реальности вполне регулярен.

Лучше я буду здесь, чем в любом другом месте на земле.

Прошлой ночью соседние индусы не давали мне спать громкими спорами – то ли обсуждали антибританский бойкот, то ли приветствовали Диего Риверу, который прибыл недавно из Мексики, чтобы работать над фресками для Советов. Они предупреждали меня, что он приедет, и, кажется, неплохо его знают. Я надеюсь познакомиться с ним, поскольку у него имеется полный набор фотографий его фресок из Мехико.

После позднего завтрака Дана и мы отправились в коллекцию Щукина, но по ошибке попали в Исторический музей. Осмотрели несколько средненьких икон, прекрасные ткани и некоторое количество ранней доисторической кавказской скульптуры. Также видели интересную выставку о московской жизни XVII века. Потом прошли по Красной площади мимо гробницы Ленина (хорошо спроектированная деревянная структура в ассирийском стиле) к собору Василия Блаженного – необыкновенно богатый, в подлинно варварском стиле; красные, зеленые, оранжевые глубокие тона. Зашли в часовню Богоматери Иверской. Написанные на бумажках молитвы верующие вручали священнику, который озвучивал их перед прекрасной поздневизантийской Богоматерью, едва различимой сквозь безвкусный брик-а-брак оклада. На выходе из часовни на стене большими красными буквами надпись: «Религия – опиум для народа», в которой с соционаучной точки зрения столько же верного, сколько и ложного.

Возвращаясь, купил за несколько копеек детскую книжку с балладой о Робин Гуде, очень хорошо иллюстрированную, с прекрасными рисунками Пронова [43] – вероятно, находящегося под влиянием иконизма Григорьева, Судейкина и других.

Затем обедали в вегетарианском ресторане: суп (очень сложный и густой) 30 к⟨опеек⟩, овощи 25 к⟨опеек⟩, kompot 35 к⟨опеек⟩, чай 10 к⟨опеек⟩.

Вечером пошли в Театр Революции, одно из детищ Мейерхольд а [44], посмотреть пьесу ⟨пропуск Барра⟩ под названием «Конец Криворыльска» [45] – смесь фарса, сатиры и мелодрамы на тему разложения буржуазной жизни в маленьком городке после революции. Пьеса шла с 7:30 до 11:30 в пяти актах и семи сценах, не переставая держать зрительский интерес: действие было таким стремительным, декорации такими интересными, а игра на таком невероятно высоком уровне. Из 40 исполнителей никто не играл плохо, а дюжина из них играла просто превосходно. В Москве, наверное, вдвое больше отличных актеров, чем в любом городе мира ⟨прилагается набросок одной из декораций⟩. Публика была полностью пролетарской. Пьеса, таким образом, была очевидна по действию, не утонченна по психологии и игралась широкими мазками, но была в высшей степени развлекательна.

Переводчик Даны был офицером на борту «Авроры» во время восстания.

После пьесы пошли в Дом Герцена за пивом и сыром. Девушка, у которой мы были вчера в гостях, играла «Аллилуйю» на рояле в большой концертной манере и с интересными ритмическими эффектами, но без всякого чувства джаза. Было много литературного народа, но никого из тяжеловесов. В постель в 2:15.

После позднего завтрака я смог наконец убедить портье добыть мне марки для слишком долго откладывавшихся писем домой.

Затем – в Первый музей нового западного искусства [46], бывшая коллекция Щукина, возможно, лучшая коллекция современной французской живописи после Барнса в Филадельфии