– Да, отец, не можется что-то. Днем набегалась да накупалась, сейчас холодом обдает.

– Ну тогда ступай домой, мать вылечит, а нет, так после я жреца нашего приведу. Он в знахарстве весьма способный.

– Да, отец, пойду.

– Я тако же скоро приду. Ночь коротка. Вскоре заря. Тогда и приду.

– Да, отец.

Ведана направилась к селу, но пройдя до ворот, встала, осмотрелась и пошла в обход гуляния.

Костры постепенно затухали. Наткнуться на влюбленных она не боялась, их выдавали всхлипы и стоны наслаждения либо ругань. Не всякий парень подходил девушке, и не всякому парню подходила выбранная им суженая. Ожидание наслаждения превращалось в разочарование, оттого и ругались несостоявшиеся любовники.

Ведана обошла поляну любви, вышла на берег прямо напротив речной косы.

– Вавула, – тихо позвала она.

И тут же услышала в ответ:

– Тут я! Переходи реку, Ведана.

– Ой, боязно мне, кто бы знал.

– Ты думай о том, что мы скоро вместе будем, и страхи пройдут. Иди.

Ведана огляделась, ступила в воду, отдернула ногу, потом решилась и быстро перешла реку, сразу же попав в объятия Вавулы.

Миловались недолго, близок рассвет, пошли по лесу.

На небольшой ровной полянке Вавула остановился, вновь обнял девушку:

– Не могу боле, Ведана!

– Так мошкара тут, комарье, да и зверь дикий.

– Зверь ночью промышляет, к утру в норы да под пеньки забивается. А мошкара… Так ее всюду полно, даже в доме. Тут, Ведана, самое удобное место, на поле несподручно, на селе не дадут, там сама знаешь, что начнется, когда тебя увидит отец.

– Ох, Вавула, Вавула, может, по-другому надо было?

– А как?

Девушка вздохнула:

– И то верно – никак. Отпусти-ка.

Вавула разжал объятия.

Ведана сняла рубаху, под ней ничего не было, осталась в одних онучах, они не мешали. Вавула быстро скинул свою рубаху, стащил штаны и повалил девицу на траву.

Он торопился, дыша, как загнанный конь. Желание било чрез край.

Раздался вскрик Веданы:

– Больно!

– Ничего, родная моя, ничего.

Вскоре сладкие стоны заполнили поляну.

Удар наслаждения они испытали одновременно, вместе вскрикнули.

Вавула откинулся на траву:

– Хорошо-то как, Ведана! А тебе?

– Очень хорошо, я и не думала, что вот так будет. Ой, рубаха!

– Что рубаха?

– Она была под нами.

– И чего?

– Так пятна на ней черные, кровь, Вавула.

– И чего? Так и должно быть!

– Как я в таком виде предстану перед родителями?

Вавула поднялся, надел штаны, рубаху, онучи.

– Речка тут недалеко, саженей двадцать.

– Идем туда, замыть пятна надо.

– Идем.

Начинало светать.

На рассвете Вавула и Ведана вошли в дом Зарубы Дедила.

Поднялась с постели мать, зажгла огонь – сын с кем-то.

– Ты не один, Вавула?

– Нет, мама, не один, со мной моя невеста.

Ольга кинулась к лежанке мужа, но тот уже поднялся на лаве:

– Невеста, молвишь? И кто же это? Мыслю, Голуба. Умыкнул-таки, дождались.

– Нет, отец, не Голуба, а Ведана Кобяк.

– Что? Ну-ка, Ольга, зажги еще огня.

Жена подчинилась. Проснулись братья и сестра.

– Чегой-то тут?

– А ну лежать на лавах, то вас покуда не касается.

Молодежь накрылась рогожами, внимательно следя за происходящим.

– Ведана? Дочь старейшины Вабежи, Веденея Кобяки?

– Так, отец!

– Ну, сын, угодил так угодил.

Хозяин взглянул на девицу:

– Сядь на лавку и жди, а ты, – он повернулся к сыну, – выйдь во двор.

Дедил шагнул вслед за сыном к плетню.

– Ты чего наделал, Вавула? У тебя голова на плечах или глиняный горшок? Или не ведаешь, что не дружны мы с Кобяком и его родом?

– А пошто недружны-то, отец? По то, что овраг никак поделить не можете? Так пусть ничей или общий будет.

Дедил за рубаху притянул к себе сына:

– Ничей? Это наша земля.

– Да какая земля, отец, в овраге?