– Боренька, как здо-о-оро-о-ов-о-о, что ты не ко-о-ро-о-ль и женился на мне по любви.

Вадим пристально посмотрел на свою жену, улыбнулся, схватил водочную бутылку и, разлив остатки крепкого напитка, медленно, подбирая слова, провозгласил:

– Давай, Борис, в качестве аперитива перед обещанным кофе, выпьем за наших жён. Не знаю, что явилось поводом для этого женского бенефиса, надеюсь, завтра мы об этом узнаем.

На следующий день, когда только первый розовый блик утренней зорьки заглянул в окно, Татьяна разбудила Бориса и стала рассказывать ему о том, какая Вера прекрасная женщина, что между ними возникла небывалая химия, позволяющая не то чтобы с полуслова, а пожалуй с полувзгляда понимать друг друга.

– Всё хорошо, Танюша, – перебил её Борис, – но как это связано с тем, что вы с Верой напились.

– А вот это я даже, как врач, который лечит нервную систему, объяснить не могу, – обиженно оправдывалась Татьяна.

– Понимаешь, Боря, – продолжила она, – так получилось, что я стала вспоминать старый Арбат, Чистые Пруды и Садовое кольцо, а Вера – Невский проспект, Мойку и Фонтанку. И такая нас захлестнула ностальгия по местам, где родились, выросли, учились и работали, что сами не заметили, как на столе оказалась эта водка, которую Вера держала для компрессов и растираний.

– Да уж нечего сказать, – согласился с ней Борис, – а мы с Вадимом, после того, как уложили тебя и Веру спать, ещё долго сидели и разговаривали, правда, без алкогольных возлияний.

– Я уверена, что Вадим тоже хороший человек, – прервала его Татьяна, – не знаю, кто он по специальности, но создаёт впечатление очень образованного и интеллигентного мужчины.

– К тому же ещё и очень скромного, – добавил Борис, – ты только представь себе: мы уже три недели знакомы, а он не более, как вчера, не то, чтобы сказал, а просто проговорился, что он профессор, доктор технических наук.

Борис поведал жене, что, на его просвещенный взгляд, есть просто профессора и есть настоящие профессора, понятно, что Вадима следует отнести к последним. Оказалось, что кроме перечисленных регалий, он был начальником исследовательской лаборатории одного из крупных Ленинградских НИИ, заведующим кафедрой и деканом факультета, председателем специализированного Учёного Совета по защите диссертаций на соискание учёноё степени докторов наук.

– Помнишь, Таня, когда мы помогали переносить им вещи, – вспомнил Борис, – Вадим спрашивал Веру о каком-то чемодане с его монографиями.

Ты понимаешь, – взволнованно продолжил Борис, – именно вчера я и спросил Вадима, сколько монографий поместилось в его чемодане. Оказалось немало немного – всего двенадцать.

– Боря, а что, собственно, означает слово монография, – тихо спросила Татьяна, – наверное, что-то от слово «моно» – одно.

– Монография, Таня, это не что иное, как научный труд в виде солидной книги с углублённым изучением, как ты правильно подметила, именно одной темы. Иногда это может быть изложение очень серьёзной и значимой диссертации.

Борис продолжал объяснять Татьяне, что написать двенадцать монографий это, как минимум, сотворить столько же диссертаций, связанных, если и не с глобальными, то с важными для науки исследованиями и диссертациями. А ведь подавляющее число соискателей пишут только одну диссертацию, что даёт им право носить звание профессор всю оставшуюся жизнь, не превознося больше ничего в теорию и практику своей научной деятельности. Борис не мог вспомнить ни одного профессора с института, где он преподавал, написавшего более трёх монографий. Причём все они были написаны в соавторстве и один из них, как правило, ректор или проректор, получал за это почётное звание «заслуженный деятель науки и техники СССР» или «заслуженный работник высшей школы СССР». По понятным причинам Вадим Михайлович Шендерович этих званий не удостаивался. Тем не менее, он был известным, чтоб не сказать, именитым учёным в своей области и пользовался заслуженным авторитетом среди коллег в СССР и за рубежом.