Есть известия, что Гамильтон отличалась замечательной красотой: когда впоследствии голова Гамильтон была отрублена на плахе, то эту прекрасную голову, уже мертвую, великий царь целовал перед всем народом. Но об этом после.
Как первая при дворе красавица, соперницами которой могли быть разве только княгиня Марья Юрьевна Черкасская, две Головкины, Измайлова и генеральша Чернышова, которую Петр называл «Авдотья бой-баба», – фрейлина Гамильтон блистала на придворных ассамблеях, привлекала толпы поклонников, в числе которых, после самого царя, сердце ее отметило одного счастливца – с ним она не разлучалась до своей страшной смерти. Это был один из царских любимцев, «денщик» государя Иван Михайлович Орлов. Царские денщики в то время были то же, что в нынешнее время флигель-адъютанты.
Гамильтон тем более привязывалась к своему любимцу, чем более замечала охлаждение к себе императора, который, будто бы при своей до крайности подвижной натуре, легко менял свои временные привязанности, хотя такой взгляд на Петра, по нашему мнению, крайне ошибочен: более, чем кто-либо, Петр был постоянен в своих привязанностях.
Обстоятельства способствовали роковому сближению Гамильтон с Орловым. Когда в начале 1716 года государь и государыня отправились за границу, Гамильтон сопровождала их в качестве фрейлины двора императрицы, а Орлов не расставался с государем как один из расторопных молодых его денщиков.
Несчастная связь их скоро, однако, кончилась самой страшной развязкой для девушки.
Года через два в Петербурге обнаружилось, что последствием близких отношений девицы Гамильтон с Орловым была неоднократная беременность девушки. Обнаружилось также, что Гамильтон, желая скрыть свое несчастное положение от посторонних, а равно от царя и его и своего любимца, прибегала к преступным мерам – к детоубийству.
Преступления ее были обнаружены царем совершенно случайно, и притом так, что невольно причиной гибели своей и царской любимицы был тот, кого девушка любила, – сам Орлов. Однажды он, узнав о каком-то тайном сходбище и разведав о людях, составлявших это общество, подал царю обстоятельный донос на заговорщиков. Это было вечером. Государь, прочитав донос своего денщика, положил его в карман и занялся другими делами. Ложась спать, он обыкновенно приказывал денщикам класть свой сюртук или к себе под подушку, или на стул у кровати. Так делал и Орлов, раздевавший в этот вечер государя. Когда Петр заснул и дежурство Орлова кончилось, он отправился куда-то к своим приятелям и прогулял с ними всю ночь.
Государь, по обыкновению просыпавшийся очень рано, стал искать в кармане донос Орлова, чтоб вновь прочитать, и не нашел его там. Бумага пропала. Полагая, что донос украден, государь закипел гневом и приказал позвать Орлова, который один должен был знать, что сталось с доносом, потому что на ночь раздевал царя. Орлова не нашли. Гнев Петра дошел до крайних пределов, когда наконец гонцы отыскали загулявшего денщика и привели к государю. Не зная истинной причины царского гнева и полагая, что Петр узнал о его дружеской связи с камер-фрейлиной ее величества, «девкою Марьею Гаментовою», как тогда называли фрейлин, Орлов при виде гневного царя упал на колени.
– Виноват, государь! – взмолился Орлов. – Люблю Марьюшку! (Так звали при дворе эту красавицу-фрейлину и так называл ее сам царь: «девка Марьюшка», «девка Авдотья бой-баба» и другие фрейлины.)
Петр сразу понял, что бумагу не Орлов взял, и стал уже спрашивать его как виновного в близких отношениях к его бывшей фаворитке.
– Давно ли ты ее любишь? – спросил царь.