Кстати, сам Садовский в 30-е годы напишет в своем дневнике следующие строки: «Всякий честный монархист должен сознаться, что большевики все же лучше президента Милюкова или императора Кирилла… Коммунизм же представляется мне голым мускулистым парнем со здоровыми нервами и крепким желудком. В жизни этому парню предстоят два пути. Или же он призван обновить весь мир и выжечь старую плесень – явиться бичом Божиим – и тогда со временем он все равно пойдет к обедне; или же ему назначено расчистить путь для грядущего за ним антихриста». Правда, в конечном итоге антикоммунизм Садовского приведет его на позиции коллаборационизма: «Писатель доживет до Великой Отечественной войны и будет в стихах, сохранившихся в рукописях и недавно впервые опубликованных, выражать надежду на то, что национал-социалисты помогут восстановить в России самодержавие… Без его ведома Садовский будет использован советскими спецслужбами, осведомленными о его монархических взглядах, для проведения радиоигры с немцами» (А.В. Репников. Консервативные концепции переустройства России).

Правильные идеи «православия, самодержавия и народности» существовали лишь умозрительно, никак не влияя на реал-политик. И это неизбежно наводит на «еретическую» мысль – а были ли они тогда нужны России? Точнее даже так – были ли они нужны ей в том виде, в котором их выразила тогдашняя русская консервативная мысль?

Однако же повторюсь, что господствовал даже не конституционный монархизм, доминировало бесцветное, серое непредрешенчество. Понятно, что подобная неопределенность никак не могла выступать в качестве альтернативы большевизму с его четко очерченной идеологией и внятно сформулированным государственным идеалом: «Вся власть – Советам!» Гражданская война была войной идейно-политической, и здесь собственно военный фактор стоял на втором месте. Поэтому для победы в ней нужно было четко определиться со своим политическим идеалом.

Абстрактный «противобольшевизм» таковым идеалом быть не мог. Вот почему проиграли и белые вожди, и их праворадикальные союзники. А ведь они могли бы сделать совершенно выигрышную ставку на монархизм – народный и социальный («национально-социалистический»). Троцкий утверждал: «Если бы белые догадались выдвинуть лозунг какого-нибудь кулацкого царя – мы не продержались бы и пары недель». Конечно, именно за «кулацкого» царя народ не пошел бы, но за царя «народного» – да.

Многие лидеры антибольшевистского движения, настроенные монархически, утверждали, что народ, дескать, еще не готов поддержать монархию, поэтому и нужно выступать с позицией неопределенчества. Однако в Сибири командир красных партизан Н. Щетинкин считал возможным выпускать листовки, в которых вещал от имени великого князя Николая Николаевича. Вот текст воззвания: «Я, Великий Князь Николай Николаевич, тайно высадился во Владивостоке, чтобы вместе с народной советской властью начать борьбу с продавшимся иностранцам предателем Колчаком. Все русские люди обязаны поддержать меня. Великий Князь Николай. С подлинным верно, главнокомандующий народным фронтом Енисейской губернии Кравченко и Щетинкин».

Предприимчивый красный командир взывал: «Пора покончить с разрушителями России, с Колчаком и Деникиным, продолжавшими дело предателя Керенского. Надо всем встать на защиту поруганной Святой Руси и Русского народа. Во Владивосток приехал уже Великий Князь Николай Николаевич, который взял на себя всю власть над Русским народом. Я получил от него приказ, присланный с генералом, чтобы поднять народ против Колчака… Ленин и Троцкий в Москве подчинились Великому Князю Николаю Николаевичу и назначены его министрами… Призываю всех православных людей к оружию. ЗА ЦАРЯ И СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ!» Понятно, что если бы монархизм не был бы популярен в народной массе, то он бы этого делать не стал. Вот такой вот парадокс – красные Троцкий и Щетинкин отлично понимали то, чего никак не могли понять белые Деникин и Колчак.