Описывая достопримечательности и святыни Константинополя, Михаил Иванович отмечает в своем дневнике особенности церковно-богослужебной практики, облачений, устройства и украшения храмов, как в приходских греческих церквях, так и в Патриархии. С особенным вниманием он останавливается на поразительном для русского человека неблагочинии и непорядках при церковном богослужении, как со стороны священнослужителей, так и мирян, и притом когда священнодействует сам архиерей. «28 число (января). Утро, воскресенье. Мы были в церкви св. Николая (в Галате), – читаем мы в дневнике, – во время службы греков. Служил архиерей, но на эту службу должно смотреть с грустью на душе. Представьте себе: после благословения Божия, где даже вольные умы поддаются общему обряду, здесь, взойдя в церковь, вы увидите в шляпах, фесках (феска – красный шерстяной колпак с кисточкой). Я пробрался к царским вратам, где усмотрел плачевное состояние упадка в православной религии. Архиерей служил, но служащие ни благоговения, ни почтения никакого не имели, обыкновенным образом разговаривая, не опасаясь. Архиерей, вышедши на заупокойную литию и севши в кресло, удивил меня своим вольным обращением взора во все стороны. Прислуживающие и сослужащие что нужно говорили между собою, нисколько не остерегаясь своего начальника…»

На описание достопримечательностей города светского характера Михаил Иванович уделяет немного места в своем дневнике, хотя не оставляет без внимания ни одного из них. В дневнике об этого рода памятниках и достопримечательностях имеются иногда лишь одни простые упоминания, так как описания их не входили в прямые цели паломника.

8 февраля Михаил Иванович, покинув своих старооскольских спутников, направлявшихся прямо на Афон, в Константинополе, вместе с Евграфом сели на английский пароход и, при легкой погоде, отправились в путь, чтобы посетить святые места Палестины, Египта и Аравии. Путешествие это было скучным, так как Михаил Иванович не знал английского языка, а его спутниками были турки, греки и армяне, говорившие на еще менее понятном языке. Из русских на пароходе оказалась лишь одна женщина. Как окончилось это великое плавание, какие труды и лишения перенес Михаил Иванович на других более тяжелых путях, как, например, к Синаю[33], какие думы, мысли и чувства волновали его при посещении им желанных мест, освященных стопами Господа и Его учеников, что видел и что слышал он за это почти полуторагодичное далекое путешествие – обо всем этом достоверных документальных данных нет. Обстоятельный и во многих отношениях интересный дневник Михаила Ивановича, которым мы доселе пользовались для характеристики его, обрывается выездом из Константинополя и, кажется, нет никаких надежд, чтобы продолжение его было когда-нибудь отыскано. По свидетельству лиц весьма почтенных из монастырской братии, дневник этот был уничтожен пламенем во время пожара, бывшего в Пантелеимоновском монастыре в 1887 году, в августе месяце.

Наши старания отыскать письма Михаила Ивановича к родителям или родственникам за время его путешествия по Востоку не увенчались успехом: мы не имеем за это время даже ни единой записки, писанной с Востока рукою путешественника. Вот почему здесь нам приходится оживить в своей памяти полузабытые воспоминания об этом путешествии самого покойника о. Макария, рассказывавшего нам кое-что пред нашею поездкою на Восток к нашему назиданию и одобрению – это с одной стороны, а с другой – довериться словам его спутника, еще доселе здравствующего на Афоне о. Пахомия, который в сане иеромонаха, по договорному соглашению, скрепленному письменно, за известное вознаграждение, как знаток многих восточных языков и бывалый человек, обязался сопровождать молодого Сушкина на Синай и в Египет.