Адам Вейде был немец, из мещан; неизвестно, явился ли он в Россию в царствование Петра I или Алексея Михайловича. Вейде вступил в военную службу, выказал необыкновенные военные способности и такую преданность своему монарху, пред которой должны были стушеваться все другие соображения, даже, быть может, принципы. Петр I награждал его за это явными доказательствами своего великодушия, назначив его очень скоро по чрезвычайному отличию генерал-аншефом и в 1714 году сделав кавалером ордена Св. Андрея. Сверх того, император оказывал ему почти безграничное доверие сообщением различных своих секретов. Почти можно сказать, что не было в мире и трех лиц, которым Петр I делал бы в известных отношениях столь доверчивые откровения, как генералу Вейде.

Наибольшее доказательство этого было дано императором по поводу страшной катастрофы, постигшей его сына Алексея. Известно, что совершенно несообразное, неловкое, глупое, упрямое и, вообще говоря, преступное поведение царевича заставляло опасаться в будущем полного уничтожения великого и многотрудного творения Петра I и полного переворота в русском государственном строе; но, несмотря на то, история последних дней этого наследника престола останется всегда позорным пятном на лучезарном историческом образе Петра I. Чтобы вполне представить эту великую или богатую картину, нельзя опустить эту возбуждающую ужас сцену; и как бы ни отодвигать ее на задний план, все же яркие, меткие краски, которыми придется изображать этот мрак, выйдут наружу и умалят жгучий блеск изображения этого государя. Если бы Лефорт, которого так боялся Петр I, был жив в 1718 году, не случилось бы и этого события, столь вредящего славе монарха.

Из следственного дела о цесаревиче, которое не относится к нашей задаче, мы приведем, впрочем, только те обстоятельства, в которых участвовал Вейде. С первого же момента следствия он принимал в нем участие. Даже в тех случаях, когда приходилось насильственными мерами выпытывать признание у цесаревича, император, не желавший доверять свою тайну всем и каждому, никого не употреблял для этого дела, кроме генерала Вейде. Так, известно, что в решительный день, когда Алексей признал себя во всем виновным, государь взял Вейде с собой в крепость, в каземат царевича, и что только этим посещением было выпытано у царевича признание, стоившее ему жизни. Смертный приговор был составлен, подписан, между прочим, и генералом Вейде и утвержден императором. Чтоб не исполнять приговора публично, государь решился отравить цесаревича[94]. Он послал генерала Вейде к придворному аптекарю, немцу, заказать по данному рецепту сильный ядовитый напиток. Аптекарь страшно испугался такому заказу, но сказал, что через несколько часов напиток будет готов. По прошествии назначенного времени явился генерал Вейде, закутанный в плащ, и потребовал напиток; но аптекарь не решался отпустить ему эту ядовитую смесь и заявил, что отдаст ее только в руки самого императора. Вейде согласился и взял с собой аптекаря, который и передал яд императору. 7 июля император и Вейде отнесли этот напиток царевичу; но его никак нельзя было заставить выпить этот яд. Тогда тотчас же прибегли к другому средству. Добыли топор, подняли одну половицу, чтобы кровь могла стекать в мусор, и обезглавили истощенного обмороками царевича[95].

Размышляя об этих ужасных фактах, чтобы составить суждение о характере генерала Вейде, историк чувствует наплыв противоположных впечатлений. Он не может совершенно оправдать от подозрения в преступлении человека, который мог взять на себя такие деяния, как те, о которых мы говорили выше; но он не может и осуждать его вполне, так как в данном случае он был только орудием столь мудрого, дальновидного и всеми уважаемого монарха. Вейде был известен как верный слуга, правдивый человек и проницательный гражданин. Его понятия о верноподданничестве и послушании были, вероятно, столь обширны и, если можно так выразиться, столь материальны, что он не допускал ни возражений, ни размышлений относительно приказаний императора. Он, вероятно, думал, что если уж монарх признал царевича виновным и подписал смертный приговор, то уже ни Бог, ни весь мир не мог помешать исполнению приговора из сочувствия к несчастному. Но, быть может, генерала Вейде оправдывают с некоторым интересом потому только, что по своим последствиям это событие было благодетельно и что период, в который совершилась эта кровавая сцена, отдаленнее от нас, чем время умерщвления императоров Петра III, Иоанна III и Павла I. Мы относимся к этим катастрофам, из которых по крайней мере две, наименее нам известные, лишили жизни двух отменных и уважаемых государей, с значительно меньшим хладнокровием, чем к истории обезглавления царевича, от смерти которого Россия, вероятно, выиграла. Но если бы даже Вейде был непорочен во всю свою жизнь и если бы он нашел самых остроумных защитников своего поведения в истории царевича Алексея, все-таки отвратительная тень, падающая по этому случаю на всю его жизнь, не может быть уничтожена никаким остроумием. Впрочем, Вейде может служить еще раз доказательством мудрости Петра, читавшего глубоко в человеческом сердце. Этот государь хорошо знал, с кем он имеет дело, поручая генералу Вейде такое ужасное дело. Тысячам другим мог бы он делать эти возмутительные предложения, и они отвергли бы их с подобающим презрением.