Васятка оживился.

–Живи, раз приехала, вдвоем не боязно и веселее. Стадо овец и коз я пасу мирских, помогать мне будешь, прокормимся.

Огашка засмеялась.

–Нет, брат не пасти овец я сюда приехала. У меня свое ремесло есть не хуже, чем у других. Лекарские курсы я кончила на сестру милосердия. Сразу тебя предупреждаю, держи язык за зубами. О матери и обо мне ничего не знаешь. Что надо я сама людям скажу.

–Понял, буду нем, как рыба.

–И еще скажу, Васятка хоть ты и старше меня, а подчиняйся. Слушаться будешь во всем, обувать и одевать тебя буду как барина, коня куплю, ружье. Мне от тебя не много надо: будешь собирать травы, какие я тебе скажу.

–О чем разговор, сестра? Целый день я в перелесках маюсь от безделья. Травы, какие покажешь, я буду носить тебе вязанками.

–Ну, вот и хорошо, договорились, значит.

Утром при выгоне стада бабы стали приставать к Васятке с расспросами: «Кто такая? Зачем приехала?»

Васятка махнул рукой и сказал:

–Не приставайте. Идите в избу и сами ее расспрашивайте, а мне некогда с вами лясы точить, скотина не ждет.

И потянулись сосновские бабы и девки к юной ворожее, кто по любопытству, а кто по нужде со своими болячками и душевными муками.

А в глухом лесном поселении люди нуждались в лекаре. Юная сестра милосердия никому не отказывала в помощи, лечила детишек от поносов, старух от запоров, у страждающих снимала порчу, сглаз.

Огашка-Сирота быстро освоилась в качестве лекаря-знахарки, смело ходила по избам, глядела, кто, как живет и чем дышит, выговаривала грязным хозяйкам за плохо вымытые и не прожаренные горшки, за грязных ребятишек, грозилась на неряшливых пожаловаться старосте Родиону Большому.

Еще юная целительница была не по годам хитра. Сама продумала свое поведение с посетителями и больными и стала строго его выполнять. Так ей удалось мало-помалу создать образ ворожеи-целительницы, лечащей молитвами, заговорами, настоями на водке, на меде, массажом. Еще она раз в месяц ездила в уездный город и привозила оттуда порошки разные, пилюли, новости.

Везло в то лето Огашке-Сироте как никогда. У многодетной мельничихи в пруду утопли пятилетние близнецы-двойняшки. Сам мельник прибежал в избу целительницы, в ноги бросился.

–Христа ради, спаси моих деток, оживи, – стал умолять он ворожею.

Огашка-Сирота еще ни разу не оживляла утопленников. И она не уверенна была, что сможет как-то помочь в беде мельнику. Штурочка ей сказывала, что она откачивала утопленников, да и на курсах сестер милосердия обучали оказывать первую помощь захлебнувшимся в воде. Инструкцию она знает и проделает все, что для этого требуется, а оживут ли малыши и сколько времени они были в воде мельник сказать не мог. Да еще, Огашка-Сирота боялась мертвых, брезговала подходить к ним. Она же была сама в то время дите. Какой лекарь в тринадцать лет? Хвастовство одно в худшем случае, а в лучшем энтузиазмом помочь людям в их беде. Вот она и была энтузиастка. Не могла людям отказать. Такой сердобольной воспитала ее старая мордовка Штурочка. На доброте мир держится.

–Ну что ты, дочка, медлишь? Бежим скорее. Они же – детки мои пластом лежат на берегу. Мать над ними убивается.

И Огашка-Сирота не нашла в себе смелости сказать правду несчастному отцу, что она не может ему помочь просто не знает как.

«Назвалась груздем, полезай в кузов» – прошептала с отчаянием юная сестра милосердия, схватила свою лекарскую сумку с ненужными для этого случая пилюлями, порошками, мазями, отварами и побежала вслед за мельником.

Огашка-Сирота, как опытный лекарь в таком деле, показала руками, как надо откачивать детишек. Взрослые поняли, открыли рты малышам, положили их набок, слили воду из утопших и стали рот в рот дышать с малышами. Такая страшная процедура длилась долго, но окончилась полным успехом. Малыши сначала порозовели, а потом начали дышать самостоятельно.