Приведший их старик подождал, пока все не соберутся около него и, прокашлявшись, сказал:

– Ребята, нам нужно убрать мусор и снег внутри помещения. Парни будут нагружать мусор на носилки, и выносить, куда я укажу. Девочки будут подметать остатки мусора. Пять человек пойдут со мной…

По закону подлости, Сергей оказался в числе этих пятерых. И, конечно же, Вадима в их числе не оказалось. Сергей поискал взглядом его высокую, плечистую фигуру. Почти инстинктивно развернувшись туда, где стояли девочки, Сергей с тем же злым холодком в сердце увидел среди них Наташу и Вадима. Они о чем-то увлеченно спорили, но спор их уж очень смахивал на согласное воркованье. Сергей видел, как Наташа, в ответ на жаркую реплику Вадима, поджимая пухлые губки, строила легкую притворную гримаску несогласия…


Сухонцев усмехнулся: «Миленская, Миленская… ах, Наташа, лукавое ты существо… По сути, ты была типичной маленькой куколкой со всем набором простых генетических примитивов, свойственных красивым пустоголовым женщинам…».

В кармане тяжелой дрожью проворчал мобильник. Сергей Дмитриевич взглянул на дисплей. На нём высветился номер московского коммутатора.

– Слушаю.

– Сергей Дмитриевич, вам звонок…

Оператор назвал номер, и Сергей Дмитриевич узнал в наборе цифр знакомое сочетание. «Верочка…». Он набрал номер и услышал мягкие интонации её голоса:

– Алло?

– Верочка, добрый день. Это Сергей Дмитриевич. Что случилось?

– Здравствуйте, Сергей Дмитриевич. Не волнуйтесь, ничего не случилось… Просто у меня появилась причина позвонить вам. Только не пугайтесь, это приятная для меня причина.

– Верочка, я всегда рад слышать твой голос. Вот только я теряюсь в догадках, что же за такая приятная причина?

– Сергей Дмитриевич, я по вашему голосу догадалась, что вы опять пропустили важную дату в своей жизни. Вы смотрели на сегодняшнее число?

– Вот уж не думал, что сегодняшнее число так отличается от прочих! Чем же оно так знаменательно?

– Если день рождения человека не знаменательная дата, то вы, Сергей Дмитриевич, просто очень …

– Ты хочешь сказать, что у меня сегодня день рождения?

– Да, Сергей Дмитриевич, именно сегодня у вас день рождения, с чем я хотела вас поздравить!

– Да-да-да… – растерянно протянул он. – Скажите на милость, а ведь я и впрямь забыл! Верочка, дорогая, спасибо, что не забываешь старика!

– Сергей Дмитриевич, вы меня обижаете! Старику я звонить бы не стала! До свидания, Сергей Дмитриевич, еще раз с днем рождения!.. Ой, простите, чуть не забыла! Вам звонила какая-то женщина. Она назвалась Натальей Семеновной. Просила передать вам, что свадьба Никиты состоится в октябре…

– Хорошо. Что-нибудь еще сказала? – спросил он через паузу.

– Ах, да-да!.. Она добавила, что вы знаете, как поступают в таких случаях отцы.

– Мгм… Спасибо, Верочка! За мной должок! Я скоро приеду, и мы отметим мой юбилей вместе. Ты, Анна Ильинична и я…


Этот неожиданный разговор с Верой несколько повернул настроение Сергея Дмитриевича. От прежнего меланхолического скепсиса не осталось и следа. Он невольно поймал себя на мысли, что сравнивает ту, былую женщину в его жизни с этой, умеющей быть рядом, ничем не обременяя его привычный ход жизни. «Наверное, это эгоизм…», – усмехнулся Сергей Дмитриевич. Он отодвинул от себя пухлый том отчета только что законченных испытаний агрегатного узла, и откинулся на спинку кресла. Его лицо, ушедшее в тень зеленого абажура настольной лампы, постепенно принимало неопределенное выражение глубокого размышления, какое бывает у человека, погруженного в свое давнее, но не отболевшее …

Он так и не мог понять до сих пор, почему он, так страстно и настойчиво добивавшийся, – нет, ни внимания, ни благосклонности и даже ни любви Наташи, – но полного обладания ею, всем тем, что олицетворяло для него не только высший образ любви, но и плотскую страсть, вскоре мог так жестоко и надолго разувериться в существовании этого чувства. Он еще не совсем отчетливо тогда понимал, что такое – «плотская страсть». Все его инстинкты и мизерные познания этой стороны жизни были связаны только с образом Наташи. Тождество его чувства с ее внешностью приобрело для него неопровержимую абсолютность доказательства истинной любви.