– Чего разорались, щеголята? Кто найдется? Кто, я спрашиваю?

Присмотревшись, он обнаружил, что перед ним были вовсе не дети, а самые настоящие черти. Они резко подутихли, хоть и продолжили хихикать. Один из них начал показывать ему язык, при этом размахивая какой-то запиской. Долго Распупин это терпеть не стал, и всем телом набросился на поганца. Черт, скользкий словно рыба, выскользнул, а революционер шмякнулся подбородком о бордюр песочницы. Поднявшись, он увидел, что бесята разбежались, а тот, что был с запиской, выронил ее. Распупин поднял ее и принялся читать:

«Достопочтенный Харон, Хранитель Ада. Пишу тебе я, Сатана, Вельзевул, Люцифер, владыка подземного царства. С тех пор, как ты перестал появляться на работе, наш простой быт столкнулся с небывалым доселе кризисом. Куда же ты исчез? В нашу скромную обитель перестали поступать души, и количество рабочих соответственно тоже стало снижаться. Черти выходят на забастовку, повсюду творится беспорядок, появляются диссиденты и сепаратисты. Самые хитрые и умелые пытаются сбежать. Прошу меня извинить за столь грубое слово, но если вскоре ты не вернешься, то мои ребята тебя закопают. Буквально.

Высылаю к тебе небольшую группу чертят. Они передадут тебе мое послание.

Возвращайся к работе. С уважением, Вельзевул».

Распупин вот уже как полчаса сидел в песочнице и вслух перечитывал этот текст. Беспокойные родители с детьми старались обходить его за версту, поскольку он читал его с таким фанатизмом, и с такой выразительностью, что казалось, будто это какое-то театральное представление. Вдруг он прервался: кто-то усердно начал похлопывать его по плечу. Он развернулся, и обомлел. Это был Бронштейн. Живой Бронштейн.

– Броня? Это ты? Живой?

– Да! Собственной персоной! Мы договорились с Петром, он меня отпустил…

– Только с небес, значит, спустился?

– Конечно! Я как тебя услышал оттуда, так сразу прискакал.

– На коне что ли?

– Да нет, это я образно… А что у тебя в руке?

– Не поверишь, но это вести из Ада!

– Вести из Ада? Ха-ха-ха! Скажешь тоже!

– Конечно, Ада! Тут вон, черти только что пробегали.. один из них выронил эту записку!.. Послание к некоему Харону!

– Ад? Харон? Ну, даешь!

– Сам не верю. Прочитать тебе?

– В эти дела ни ногой! Ну, до бога это!

– Ну и зря!

– Ты как сам-то? В церковь ходишь?

– В церковь? У меня на свечку денег не хватит!

– А вот зря. Человечья душа всегда знает, когда кто ей ставит свечку, и радуется от этого.

– Эх, Бронштейн! Да не ударься я в бутылку, я бы тебе столько свечек поставил! От такого количества церковь бы сгорела!

– Тьфу-тьфу-тьфу. Постучи по деревяшке. Храм Бога все-таки.

– Что, стало быть, теперь в Ад попаду? Ты там по поводу меня не разговаривал? По поводу моей души? В раю…

– Разговаривал. Смутно все. Сомневаются насчет тебя, Ефимка.

– Это чего им сомневаться! Я человек чистосердечный, совестный…

– А вот что-то не так, значит. На Бога-то ты перестал надеяться.

– А он что, помогал мне когда?

– Видишь. Вот в чем и твоя беда. Богу потребно внимание. А ты его ему не даешь. Вот он тебе и не помогает.

– Потребен во внимании, значит? Да пускай он себе свои потребности знаешь куда засунет!

– Тише! Тише! Услышит же!

– Будь он проклят! Этот старый пердун! Сатана он! Вот кто! Отец страданий! Ненавижу тварь! Увижу, убью!..

Спустя миг, Распупин обнаружил, что его горячо любимый друг Бронштейн стал буквально растворяться в воздухе. Он запаниковал, и, взявшись руками за голову, начал кричать что есть мочи:

– Бронштейн!.. Броня!.. Не уходи!.. Ну куда же ты!.. Постой!.. Я не нарочно!..

Но крики не смогли ничего изменить. Когда солнце уже ушло за горизонт, Распупин лишился последних надежд на возвращение товарища. На секунду он подумал, что Бронштейн исчез по его вине. Ему стало невыносимо печально, и обессиленный он разлегся внутри песочницы, тщетно пытаясь заснуть со слезами на глазах.