Толик затем посмотрел наверх и увидел фреску, изображавшую распятых на потолке телепузиков, а также кровавую надпись «Церковь ест детей», испугался, заплакал и захотел уйти. Но когда развернулся к лестнице, увидел перед собой четвертую фреску, но в зачаточном состоянии, так, что создавалось впечатление, будто она еще не появилась, но вот-вот обязательно появится. В этот же момент священник крепко схватил маленького Анатолия за руку и с безумным лицом начал ему что-то рассказывать:

– Слушай меня, мальчик. Все подходит к концу. Я неспроста тебя сюда притащил. Видишь эти изображения? Сначала Месопотамия, потом Египет, потом Греция, потом Рим, потом Византия, потом Мезоамерика, а теперь и тут происходит чертовщина. Слушай. Слушай. Лет двадцать назад мы занимались разработкой определенной радиотехники. Божий Гласс. Ты понимаешь о чем я? Мы искали Гласс Божий.. Я почувствовал, что аппарат принимает странные колебания.. Трещалка? Так? Мне казалось, что просто потрескивает. Но я понесся. Понесся, очертя голову. Этот белый шум… Он лился…. Лился с настойчивостью горного ручейка… Один проспект, поворот, узкая улочка с россыпью вечно приветливых туристов, выход на площадь со статуей медного всадника и маленького мальчика… Белый шум накатил новым валом, останавливаться не было возможности, ведь когда еще удастся разобрать бормотание древнего демиурга… С короткой улочки я выскочил на проселочную дорогу, пролез в дыру в рабичном заборе и, продравшись через кусты крапивы и острые густые ветви, очутился в каком-то заброшенном ангаре.. Шум стал разбиваться на небольшие, едва различимые фрагменты слов. Металлический скелет ангара с трудом выдерживал насевшую на него ветхую крышу. Кое-где куски покрытия отваливались, и через них сочился уличный свет. Но в целом было сыро и темно. Было видно, как с проросших, будто из земли, черных опор падали тени грызунов, которые неуклюже шмякнувшись о землю, издавали случайный и обреченный писк. Шляпа какая-то – подумал я про себя, и, прислушиваясь к эфиру, сильно приложился по приемнику… Как сейчас помню: « … дотов. 8 Русанов. 25 Бланк. 10 Данте. 27 Атлас. 12 Айва. 16 Карьер. 17 Моцарт. 18 Вахта. 19 Богота. 22 Лисица. 9 Акын. 11 Чита. 28 Варвары. 29 Гималаи. 7 Дрель. 32 Скафандр. 4 Нарзан» – неужели это Гласс Божий? – удивился я тогда, и в углу что-то зашевелилось, и ответило: «Нет…Иди работай!», и на мой вопрос «Кто здесь?» из-под тени ангара медленно выплыла огромных размеров белая летучая мышь с печальным лицом, сбила меня с ног и улетела.

С тех пор я ее больше не видел – тут он посмотрел на высившуюся над головой петлю – да и не увижу… Но я абсолютно уверен, что она как-то связана со всей той бесовщиной, что творится в городе. Я оставляю тебе приемник, мальчик мой. Почему тебе? Потому что в твоих глазах я сразу разглядел здоровое любопытство! Оставляю в надежде, что ты сможешь найти ответы, которые я не нашел.

После чего священник поставил на проигрывателе песню Высоцкого «Камнем грусть висит на мне», установил стул в положенное место, влез на него, и на фразе «ты меня не дождешься петля», смеясь, удавился.

***

Череп дробится дезертирством.

Часы ржавеют. А жара мутнеет.

Летучая мышь показалась Анатолию сразу, как он вышел из подвала. Весь он был в судорогах, панике, хотел застрелиться, укрыться, сбежать, прильнуть к мамкиной титьке, но грязное остервеневшее пространство просто не выпускало его из своих цепких когтей, и предлагало ему все новые забавы, завлекало в другие еще более нездоровые игры, от которых бедный маленький герой вовсе не мог отказаться, и обреченно соглашался, рефлекторно кивая своим еще живехоньким кочаном.