Еду готовили в печи в чугунках, горшках да сковородах, которыми, дабы не обжечь пальцы, управлялись с помощью ухватов и чапельников. Стряпню затем, будь то первое или второе, в деревянной миске внушительных размеров или на таком же объёмистом блюде ставили посередине стола. Каждый едок заполучал в руки здоровенную деревянную ложку, которую надобно было переме-

щать между общей лоханкой и собственным ртом. Просто и удобно.

Сверху на печи размещался лежак, где на тёплом матрасе, когда на дворе лютый мороз, на ночь свободно могли уложиться три человека. По обоим бокам к печке были приставлены две достаточно широкие полати, на которых, впитывая тепло камня, спали дети. Печь ненасытно требовала дрова. Поэтому Игнат, подобно другим односельчанам, должен был каждое лето идти на поклон к господам Загряжским, чтобы вымолить делянку для раздела на дровяное топливо. Им принадлежал исполинский лесной массив с вековыми дубами и соснами.

Заготавливать на зиму полагалось также зерно, сено, картошку да много ещё чего, как и совершать уйму других жизненно важных дел. Обряжаться по хозяйству приходилось всем членам семьи, и жене, и дочерям, понемногу превращавшимся в статных девушек, и даже девятилетнему Максиму.

Родители воспитывали детей в строгости, чтобы честь фамильную чинно блюли. Особо следили, как бы с дочками не вышло чего. Добрачное целомудрие и верность семье считались у Селижаровых высшей ценностью. Авдотья тщательно контролировала, чтобы не «забаловались» обе красавицы до срока. И выполнила она эту задачу блестяще: вплоть до выданья дочек замуж ворота селижаровские, поди, ни разу не были обмазаны дёгтем, как это случалось там, где водились гулящие девки.

Подворье Игната отличалось во всех отношениях. Рядом с избой своей образцовой и под сенью двух древних, но по-прежнему обильно плодоносивших яблоневых деревьев собрал он бревенчатую баню. Односельчане обычно мылись по домам, прямо в печке, по-чёрному или по-белому. Процедура та была не из лёгких, так что назначалась раз в месяц, а то и реже. Селижаровы же устраивали себе банное наслаждение чуть ли не каждую неделю.

Есть ли в этом сложном и несовершенном мире что-то более простое и совершенное, чем русская баня? На всю оставшуюся жизнь сохранят потомки Игната, кото-

рым выпадет счастье помыться в той удивительной баньке, неповторимую атмосферу жаркой парной и пьянящий, ни на что не похожий аромат душистых трав и ржаного хлеба. Полок на входе в баньку осенью заваливали дубовыми, берёзовыми, липовыми и даже крапивными вениками, а к весне он изрядно опустошался.

Воду в Занеможье брали из общего колодца. Тем не менее выкопал Игнат у себя на огороде свой собственный и, в отличие от коллективного, въедливо заботился о его ухоженности. Порядок был коньком этого семейства, непонятно от кого унаследованным и уж во всяком случае совершенно не свойственным русской деревне явлением.

Наводить чистоту и прибираться в доме родители сызмальства прививали детям собственным примером. Если в других избах бабы мели полы только по острой нужде, а мыли их вообще по праздникам, на Пасху да Рождество, то Авдотья подметала в доме ежедневно, а по субботам скоблила дюжий семейный стол и лавки, отмывала начисто полы, окрашенные в коричневый цвет.

– Свихнулась, знать, свихнулась от чистоты, ей-богу, – судачили деревенские сплетники.

Мать периодически затевала большие стирки, в которых участвовала вся семья. Таскать воду, кипятить, стирать голыми руками на ребристой доске, полоскать и развешивать грузное бельё на верёвках во дворе, особенно в зимнее время, когда простыни и наволочки приобретали причудливые архитектурные формы, было делом хлопотным и в деревне не слишком распространённым. Но Авдотья на других не смотрела, а только бдительно следила, чтобы супруг и дети были одеты опрятно. Приучила к порядку дочерей, и даже малолетний сынок знал свой шесток.