Они шли и шли дальше, плутая по коридорам, оказываясь вновь и вновь в тех местах, где уже бывали, находя следы своего пребывания: фольгу от шоколада, пустую флягу. Они шли и шли. А меня нигде не было. Совсем. Абсолютно. Кардинально. Не было.
Ужин
Стоило костру разгореться, и окружающий полумрак как будто стал ещё темнее. А когда вода в котелке закипела, была уже настоящая ночь. Рыжий всыпал в котелок крупу и помешивал её, я резал на маленькой доске овощи. Мы продолжали наш бесконечный спор. Сначала появились звуки – треск сучьев, невнятные голоса, чей-то хохот (наверное, близнецов), а затем к костру вышел учитель, и с ним все наши. Андрей нёс ворох сучьев, хотя дров у нас было достаточно.
– Как раз вовремя, – сказал Рыжий, – уже почти готово.
Учитель первым уселся у костра и вытащил из мешка стопку мисок. Ребята разбирали миски и рассаживались по кругу. Учитель внимательно посмотрел на Рыжего и спросил:
– О чём вы тут так оживлённо спорили, когда мы подходили?
Рыжий замялся:
– Да так… о грехе!
Пётр всхохотнул баском, прыснули близнецы.
– Ну вы нашли тему, – засмеялся Андрей.
– Тема как тема, – сказал учитель. – О каком-то конкретном грехе или вообще?
Я подошел к костру с большой миской с наломанным хлебом:
– Вообще и в частности…
Рыжий глянул в мою сторону и сказал:
– Вот он говорит, что обжорство не грех.
– Чревоугодие, – поправил учитель.
– Ну, чревоугодие. Не важно. Ну, ест человек много, аппетит хороший, может себе позволить. Кому он вредит? Нет, если уж совсем много, то, конечно, вредит своему здоровью, а так-то больше никому…
Забавно, что в это время все активно орудовали ложками – похлёбка нам явно удалась.
– А вы что думаете? – спросил учитель парней.
Андрей облизал ложку:
– Если вкусно, то что ж здесь плохого? Конечно, мог бы поделиться с кем-то, не всё ж одному съедать…
Пётр пробасил:
– Может, он и делится! Откуда ты знаешь? Мы ж не про жадность говорим, а про обжорство.
Учитель снова поправил:
– Про чревоугодие.
– Чревоугодие, – согласился Пётр, – какая разница!
Учитель взял из миски кусочек хлеба:
– В том-то и дело, что разница есть. Обжорство это категория, скажем, так, количественная. Человек ест слишком много. Может, что-то не в порядке с организмом, может, много голодал раньше. Не важно. Чревоугодие – это другое. Человек живёт, угождая своему чреву, животу своему. То есть, всё, что он делает – всё для брюха, всё во имя брюха. Своё время, свои душевные и физические силы он тратит только ради еды. Еда для него – ценность абсолютная. Вот что такое чревоугодие.
Близнецы толкали друг друга в бок, шепча:
– Ты, брюхо!.. Сам ты брюхо!..
Рыжий наморщил лоб:
– То есть, чревоугодие не потому грех, что кто-то много ест, а потому, что он только о еде и думает? Ни о близких, ни о долге, ни о душе, только о еде!
Учитель кивнул, улыбаясь:
– Примерно так. Кстати, о долге. Кто моет посуду?
Близнецы горестно вздохнули и начали собирать миски в стопку.
– Ну, а с другими грехами что? Разобрались? – спросил нас с Рыжим учитель.
– Не со всеми, – пробормотал я.
– С какими еще не разобрались? – чересчур резко вскинулся Рыжий.
– Например, с предательством, – сказал я и серьёзно посмотрел на учителя.
– А с предательством-то чего не ясно? – пророкотал Пётр. – Тут уж всё однозначно. Это вам не черве… чрево… угодие! Предательство – оно и есть предательство!
Рыжий заступился:
– Нуу, тебе всегда всё ясно!
Пётр приподнялся:
– Зато вам, умникам, всегда чего-то не ясно! – и посмотрел на учителя.
Учитель вздохнул:
– Когда всё ясно и всё однозначно – это хорошо. Но когда что-то неясно – это тоже хорошо.