Татищев обернулся к свите.

Группа горных офицеров старалась поднять большой обломок скалы, чтобы сбросить его вниз.

Блестя инструментами, проверял измерения шихтмейстер Раздеришин.

Один молодой офицер забавлялся тем, что прижимал к скале ногу, обутую в ботфорт с железными гвоздями. С усилием отдергивал и опять прижимал.

И все сразу оставили свои дела, ловили взгляд Татищева, ждали его слов. Он сказал голосом человека, который никогда не ошибается:

– Господа, подлинно сия гора – сокровище из сокровищ. Во много лет рудокопам до дна не дойти. Здесь будет завод – и, может быть, самый лучший из всех.

Торжественно помолчали.

Татищев направился к спуску, но остановился.

– На досуге надо будет придумать горе приличное название, – сказал он задумчиво.

– Что прикажете, ваше превосходительство? – не расслышал Хрущов.

– Для Берг-коллегии в Петербург отправь, Андрей Федорович, отличный образец магнита.

– А вот этот и пошлем, ваше превосходительство, – Хрущов указал на глыбу, которую горные офицеры уже приподняли и раскачивали.

– Этот? Ну, пусть этот.

Черная глыба загрохотала вниз, ломая липовую поросль.

Когда Татищев уже перекинул ногу через седло, отправляясь в обратный путь, он заметил Степана Чумпина.

– Ну что, брат? – рассеянно-ласково спросил главный командир. – Доволен награждением?

Чумпин робко пожаловался, что его мало наградили. На полтора месяца он бросил промысел, водил лесничего по горам. За это достаточно тех денег, что ему дали. Но кто даст ему ольн за Железную гору? Ему надо купить собаку и хороший топор, надо муки и котел… Уедет самый большой начальник. Уедет, забудет про Степана. Скоро зима. Русские зимой не показываются в этих краях. Сколько еще ждать манси обещанной награды?

Татищев терпеливо выслушал Чумпина. Дождавшись конца жалоб, он сделал знак секретарю Зорину. Тот подал кошелек.

Увидя это, еще один манси подбежал к главному командиру. Яков Ватин схватил стремя татищевского седла и кричал:

– Ойка! Ойка! Я тоже указал гору. Это было в моей избе. Менки, ойка, – мы двое. Я тоже хочу котел! И топор! И муки!

– Правду он говорит? – обратился Татищев к Чумпину.

– А!

– По-ихнему «а» – значит: да, – перевел Куроедов.

– Так он тоже знал о руде?

– Атим, ойка. Никто не знал. Я один.

– «Атим» – значит: нет, ваше превосходительство.

– Слушай, Куроедов, разбери их. Порасспроси всех жителей, кто первый разыскал руду. И донеси мне в Катеринск. А покамест, – Татищев протянул Чумпину деньги, – вот тебе.

Всадники тронулись и один за другим исчезли на повороте тропки.

Чумпин отбежал в сторону, разжал кулак и посмотрел на свое богатство.

Главный командир уральских и сибирских заводов дал ему два рубля.

«Сего сентября пятого числа ездил я отсюда на реку Кушву и, приехав на оную восьмого числа, осматривал. Оная гора есть так высока, что кругом видеть с нее верст на сто и более; руды в оной горе не токмо наружной, которая из гор вверх столбами торчит, но кругом в длину и поперек раскапывали и обрели, что всюду лежит сливная одним камнем в глубину. Для такого обстоятельства назвали мы оную гору – Благодать».

Была поздняя ночь. Татищев писал письмо императрице Анне.

Имя Анна означает по-древнееврейски «благодать». Такое название горы должно было понравиться при царском дворе. В том же письме Татищев просил утверждения постройки двух заводов, приписки к ним тысячи крестьянских дворов и чтобы всех ссыльных направляли бы из Руси ему для работ на новых заводах.

Кончив письмо, обдумывал, чем заняться: бессонница не отпустит до утра. Для таких бессонных ночей было у него припасено несколько больших работ. Вот «Географическое описание всея Сибири» – труд не для одного человека. Заложить бы начало, продолжатели будут. Вот «Новый горный устав». Вот недописанное письмо профессору Тредьяковскому в Академию «О чистоте русского языка». Вот «Духовная сыну моему Евграфу» – с 1732 года пишется, всю свою мудрость, весь житейский опыт вкладывает Татищев в «Духовную». Сын Евграф учится в Петербурге в Шляхетском корпусе.