– В самолете рейса Ленинград-Краснодар заложена бомба.

После этого судьбоносного заявления она резко выдохнула и повернулась лицом к залу. За ее спиной стояли двое милиционеров и двое в штатском. Для полноты картины не хватало только наручников.

Катины круги ада начались со спецкомнаты. Она все еще думала, что если ее шутку в аэропорту не оценили, то уж простить должны в любом случае – это ведь так невинно, да еще весело и находчиво! Однако, кроме нее самой, никто так не считал. Находчивость бедняжки не оценили и в положение не вошли. Игривая Катюша оказалась сначала в милиции, потом в Большом доме, а еще, чуть позже, – в СИЗО № 4 на ул. Лебедева. Искать ее и носить в следственный изолятор чай и сигареты было некому: Измайлова была из замордованного городка в Сибири. Правда, ей удалось переправить записку Владимиру – больше было некому. В крошечном клочке бумаги, свернутом треугольником, как фронтовое письмо, арестованная Катя сообщала о своем местонахождении.

В изоляторе было душно и холодно одновременно, а народу скопилось, как на первомайской демонстрации. Все кашляли, отплевывались, втихую курили и спали по очереди, поскольку места было катастрофически мало. Время от времени Катю выводили в кабинет к следователю, где ее пытались уговорить сознаться в связи с террористами, но фокус не удавался: всякий раз Катюша только горько плакала и рассказывала о своих трепетных чувствах к Владимиру и о том, как он любит «кисью в шоколаде». Следователь закатывал глаза и мечтал только об одном – чтобы Измайлову уже либо осудили, либо выпустили. В перерывах, за чаем, он грозился коллегам, что сам устроит ей побег.

Через месяц состоялся суд, на котором вдруг появился виновник торжества Володечка. Радости Катерины не было предела! Счастье видеть любимого не помешали ни бурные слезы, лившиеся из ее глаз, как в индийской мелодраме, ни присужденные ей три года отбывания в колонии общего режима.

Последующая жизнь Измайловой протекала в Мордовии, где она резво строчила пододеяльники. Возлюбленный приезжал на свидания. Жизнь была полна. Через год – в связи с внезапно организовавшейся беременностью – Катя подала на УДО. То ли «интересное положение», то ли время, проведенное за швейной машинкой в колонии, то ли слова Владимира при встрече на воле: «Я сделал для тебя все что мог» дали совершенно неожиданный результат и развернули жизнь арестантки Измайловой на сто восемьдесят градусов. Выйдя из дома, где ее, как выяснилось, не ждали, она направилась прямиком в Центральные железнодорожные кассы, взяла билет до Краснодара на ближайший поезд (скудных денег хватило на плацкарту) и отправилась к родителям теперь уже бывшего возлюбленного. Впервые задумавшись Катя ясно ощутила несправедливость, которая коснулась ее. Но ребенок-то был ни при чем! Пустота в душе, оставленная Владимиром, не должна быть вакантным местом, – решила будущая мать и занялась вплотную устройством жизни еще не родившегося младенца.

В поезде было Жарко. Она пила воду в вонючем туалете из-под крана, а спала без постельного белья, так как на него не было денег. Зато не голодала: угощали хлебосольные соседи. По прошествии полутора суток выйдя в пыльное южное марево, Катя пошла от вокзала пешком, уговаривая себя, что в ее положении ходить полезно. Ноги подгибались и хотелось есть. Проходя мимо фонтана она зачерпнула ладошкой теплой воды и с жадностью посмотрела на отливающих бензином рыбок. Через два часа Измайлова нашла нужный адрес: дом был похож на пятиэтажки в Купчино. И ободранная детская площадка рядом тоже напоминала Ленинград. Лифт работал только грузовой, но какая разница, если он везет!