– Детей… – Он вздыхает, целуя ее в висок, вдыхает запах ее волос, – да хоть прям щас, в сортир только схожу, ненадолго, и – вперед, давай делать…

Лена хихикает.

– А «взамуж»?

– А взамуж… – Он умолкает. – Привык я один. Мне так легче. Проще. И – все равно так уже и случилось. Что не женился никогда. Мне лет-то уже много.

– Да какое там! – досадливо мотает она головой. – И в пятьдесят люди женятся и детей рожают.

– Ну, так это они уже – не первый раз, правильно? – рассудительно замечает Олег. – Кто у тебя в таких знакомых?

– Мой отец женился снова в сорок восемь. Ребенка родили. Жена у него… на одиннадцать лет, что ли моложе. Была.

– Почему «была»?

– Потому что… погиб он. Убили.

– Кто?

– Неизвестно. Он «бомбил» по ночам, и однажды пропал. Летом было, в августе. Потом позвонили из ментовки – приезжайте, опознайте. Машина его типа, сбила и переехала. На опознание я пошла. И этот, как его, забыла, ну который в морге работает – показал мне маленькое отверстие за ухом у отца. Я спросила: что это? Он сказал – пуля. Нет, он ни в чем никогда таком не участвовал! Он просто честно бомбил по ночам… Просто, видно, кого-то повез в эту жопу…

– Прекрати, сказал же.

– … и его случайно пристрелили. Или переехали… Денег при нем не было. На машину – старая шестерка – не позарились.

– А где его нашли? – спрашивает Олег.

– У озера Медное, знаешь такое?

Он медлит. Лена вдруг чувствует что-то будто скользкое, промелькнувшее между ними – не чувство, а скорее, след чувства, как мелькнувший в углу, в полумраке, в щели у плинтуса, в родной тихой чистой квартире, – хвост подвальной чужой крысы… какой-то призрак. Лена беспокойно морщит нос, прислушивается…

– Знаю. Там разборки бывали, лет семь назад. Какой год-то?

– Девяностый. Да. Вот самая жо… самая задница, то есть. Вот и заявление брать в ментовке долго не хотели – кому это надо, скажи… А надо мной измывались как? дочь, типа не имеет права подавать заявление, должна только жена. Какого черта. Вы совершеннолетняя и к нему уже отношения не имеете. Так, а если бы мне было шестнадцать, я бы не вообще не могла подавать никаких заявлений…. Скоты… а как нас с матерью от метро гоняли, когда мы там клюкву пытались продавать! Уроды, взяточники…

Лена увлекается негодованием и не сразу замечает, что Олег, продолжая обнимать ее одной рукой, улегся на спину и неопределенно смотрит в потолок.

– Что? Вспомнилось что-то?

Он тихо гладит ее по спине.

– Нет. Спи. Спи, незабудка.

…Он не сказал ей четко – «нет». Она его переубедит. Она сможет. Станет самой дорогой для него, и он согласится с ней. А в принципе, можно и без штампа в паспорте жить. Живут же… спать… боже, как хорошо… во всем теле благодать… с ним…

Лена засыпает, уютно уткнувшись носом Олегу в правую подмышку.

Она просыпается через пару часов, как от толчка (такая привычка появилась у нее совсем недавно) и видит, что Олег по-прежнему лежит на спине и смотрит в потолок. Он также по-прежнему обнимает Лену, и она снова засыпает.

– … Ты с ума сошла! С ума сошла! Ты хоть понимаешь, как ты влипнуть можешь? С чего ты взяла, что к нему можно обратиться…

Алина в ярости ломает уже вторую сигарету, пытаясь закурить.

– Да я же не сейчас вот прямо к нему обратитьс…

– Да не думай ты даже! Ты его не знаешь вообще, а если спросишь, – тебе не скажут. Неужели мало того, что ты там уже видела в этом доме-дворце.

– Алина, мне кажется, он – просто бизнесмен. Ну, они же тоже… И потом. Ведь он, согласись, как-то ближе к тому… к тем… ну, к таким людям, которые…

– Лена, не суйся ты, ради бога! «Мне кажется». Мало ли что тебе кажется! Ты сейчас вообще не в себе, ты это понимаешь? Опасно это может быть, неужели же ты не понимаешь?