«Если ты не придешь домой ночевать еще хоть раз – я тебя выставлю из дома. Последний раз предупреждаю, Лена. Ты слышишь меня? – Слышу. – Так и знай. Хватит уже таскаться со своим бандитом… И вот только посмей привести мне его сюда, в мою квартиру, этого урода, убью вас обоих…»

…Петербург в те ночи как будто тонул в шампанском «брют»… Воздух даже был этого светло-нежного тонкого оттенка, оттенка смугловатой кожи Олега. Бутылку настоящей Veuve Clicquot они распили на двоих и из горлышка, стоя на набережной у Летнего сада. «Прелесть», – отпив, выдохнула нежно Лена. Олег улыбнулся, сжав губы, посмотрел лукаво искоса: «Есть с чем сравнивать? – Только с „Советским“ могу сравнивать, но это совсем не надо закусывать. – Не закусывай. Закуска градус понижает. А ты мне пьяная нужна. – Я и так пьяная… от тебя. – На камень не садись. Ко мне иди…»

За этим следовал томный поцелуй. После которого становилось совершенно ясно, что ему требуется продолжение. Олег интимно дышал ей в ушко: «давай в машине»; здесь выяснялось, что в машине посреди города Лена делать это не стремилась никогда; Олег размахивался и запускал бутылку из-под «Вдовы» чуть не на середину Невы… Лена провожала летящий объект глазами, смотрела, как бутыль шлепается в медленные невские волны и тонет в их расплавленном дымчатом золоте, и в ее слегка хмельной голове вкрадчиво бродили мысли: сказать ли ему, что он – дикарь? не швырнет ли и ее туда же, яко Стенька Разин персидскую княжну? Сильный, грозный, хищный, бандит, одним словом… «Бандит», тем временем, мягко брал ее за руку, вел к машине; открывал дверцу, помогал сесть и осторожно выруливал, соблюдая все (с чего бы это?) правила дорожного движения, на трассу, ведущую за город…

«Через север, на северо-запад», – вспоминала Лена незабвенного Хичкока, и поездка эта, по большому счету, могла бы быть страшной, если бы не были они оба… да, так влюблены. Да. Влюблены. Она не боялась, она ему доверяла, она видела, что он счастлив сейчас, и сама была счастлива этим… Лес летел и улетал назад по сторонам зачарованной этой трассы, плывшей севером, сивером, в дивную страну прохладных синих озер, растекался серо-зелеными, как ее глаза, полосами за окном «бумера»… Лена поглядывала на спидометр: 130… 140… 180… 200. 220! Ей хотелось визжать от восторга, но она закусывала губу и молчала… Черная машина неслась, не колыхнувшись, серое полотно шоссе было нечувствительно гладким, светлое небо неподвижно, ощущение полета почти реально… Лена зачарованно смотрела вперед, и в иные моменты ей казалось, что это не черный бумер летит над дорогой, а она сама – летит и парит без крыльев…

Он, сидевший рядом в водительском кресле, был для нее… Кентавром. Полубогом. Царем технократического царства. Она наслаждалась странным этим приземленным полетом и сказала ему об этом наслаждении, когда он пригнал машину к ее дому и зачем-то выключил мотор. Они сидели в удовлетворенно замолкшей машине, и как выяснилось много позже, испытали одно и то же чувство. Это было странное чувство родства, без сексуального притяжения, без вожделения и без похоти, это чувство было очищено вообще от всех оттенков и красок пола, – женского ли, мужского. Это сидели рядом люди, которые пережили вместе что-то необычное. Это могло бы быть кромешным ужасом, от которого они нашли спасение и укрылись вдвоем, но это не было ужасом, а было ощущением счастья полета и обретенной свободы…

«Он психопат», – сказала Алина после этого рассказа и покривила лицо. – У него нет чувства страха». Лена посмотрела на подругу весело: «Да нет, ну что ты… Он просто безбашенный, очень смелый человек. Гонщик». – «Ну да. Вот и я – об этом. Хорошо бы, – скептически заметила подруга, – хорошо было бы, если б его смелость выражалась только в этом…»