Мы были совершенно разные – как внешне, так и по характеру. Она – среднего роста, блондинка, я на две головы выше, брюнет. Лариса – ярко выраженный холерик. Правда, её резкость и вспыльчивость нивелировались очаровательным личиком в обрамлении всегда красиво уложенных густых и светлых волос. Я – спокойный и уравновешенный сангвиник, всегда стремящийся найти в спорах компромисс. Родителей у Ларисы, когда мы познакомились, уже не было. Мама умерла от рака молочной железы, а вскоре за ней последовал и папа, не перенесший утраты. Из родственников была только сестра Ольга, она после неудачного замужества жила в одиночестве на унаследованной от родителей даче, которая, скорее, смахивала на родовое имение.

Студенческие годы пролетели быстро, и мы начали строить свои карьеры в милиции, куда были направлены сразу после окончания университета. Я стал служить в уголовном розыске, Лариса ушла на «следствие». Через два года она родила замечательную Машеньку, а я, не успев насладиться отцовством, был командирован на курсы подготовки начальствующего состава при академии МВД СССР, по окончанию которых меня отправили служить советником в Афганистан, где шла война. Вернулся в звании майора, которое мне досрочно присвоили за участие в боевых действиях, и был назначен на должность заместителя начальника по политико-воспитательной работе в транспортный отдел милиции.

Свою мирную работу я начал с решения квартирного вопроса. Узнав, что квартир в отделе никто никогда не получал, я направился к начальнику пароходства, которое обслуживалось отделением милиции, где я работал, и нашёл очень убедительные слова для решения злободневного квартирного вопроса. После разговора в пароходстве тут же написал заявление на получение квартиры у себя на работе и зарегистрировал это заявление у секретаря – под номером один. Через пару месяцев пароходство неожиданно выделило одну двухкомнатную квартиру на отдел, а поскольку я стоял в очереди первым, то мне, несмотря на всеобщее недовольство старослужащих, отслуживших по десять лет и более, она и досталась. В тот же день заявления на получение квартиры написали все, включая уборщиц, но квартиру больше так никто и не получил.

Ещё через полгода я написал заявление на получение машины. Схема была прежняя: поход к начальнику пароходства, регистрация заявления – и вот вожделенная вишнёвая «девятка» стоит у отдела. В «брежневское» время получение машины было событием чрезвычайным, и число недовольных молодым замполитом зашкаливало. Один из милиционеров даже написал донос, приезжала комиссия из МВД, проверила законность получения квартиры и машины, но, не обнаружив ничего криминального, уехала обратно.

На Новый год пароходство, уже без моего участия, выделило на отдел один видеомагнитофон, что тогда тоже было из области мечтаний. Собрание коллектива решило, что больше никаких заявлений рассматриваться не будет, и «видак» разыграют в лотерею. И вот, приходит время розыгрыша – и я вытаскиваю счастливый билет на право владения видеомагнитофоном, – под нервный хохот и скрежет зубов моих сослуживцев.

Все эти годы я не терял связи с Эдиком. Рассказывал ему о себе, в том числе и о своей работе. И Эдик решил пойти по моим стопам.

В милиции работу ему предложили – с учётом его внешних данных – в секретной службе. Он должен был вести наружное наблюдение за правонарушителями, а там очень ценились скрытность и незаметность. Сотрудники этой службы выбирали себе образы дворников, маляров, почтальонов и прочих «маленьких людей».

Эдик выбрал образ идиота. Он имел незаурядные актёрские способности, и когда возникал возле места проведения сходки воров – в старой, рваной и задрипанной одежонке, с блуждающим безумным взором и беспрерывно текущей изо рта слюной, – в этом городском сумасшедшем никак нельзя было заподозрить переодетого милиционера.