Вдруг чувствую, он резко отстранился —

И хочет вырваться. В невидимой борьбе

Он вырывается…

уходит…

дальше…

скрылся.


И я стою, как пустынь на ветрах,

Исчез и путь, и улиц изваянья.

Куда идти? Что делать? Холод, страх.

И сон судьбы – слепым предначертаньем.

1992 г.

Казахстанская осень

Незримо день проходит по пустынным

Неярким улицам осенней тишины…

Такая малость тополиной желтизны,

Так жалок ворох листьев дымных

И мука зелени – живой иль неживой —

На ветках тёмных дерева степного —

При свете сумрака дневного,

Ещё темней над головой.

В обличьях странных замер и тревожных

Осенних туч изменчивый покров.

И всё как будто ждёт острожных,

Заполняющих ветров.

3. 1992 – 1995 гг.

НА ДНЕ


1

Воздух (вдох) – и тишина.
К чьим устам припасть мне слухом,
Чтобы вдох – и тишь одна,
Даль одна глубин и духа.
К чьим глаголящим устам?
Жду морозного предвестья.
Чёрный кот с бесовской лестью
Шёл за мною по пятам.
Вызнал всё: где одиночеств
Прячу кладезь роковой,
Где унынье кровоточит,
Где мой дом полуживой.
Вызнал всё. И скрылась нечисть
Среди прочих нечистот.
И друзей в округе не счесть,
Мне закрыть спешащих рот.

2

Я одичаю и оглохну здесь, на дне!
И к человеческому языку
Приду бесчувственной вполне,
Когда, как реку, перейду строку
Засушливую и неполноводную,
Без берегов, без пристаней и переправ.
Питай меня дождей вода холодная
И трав.
Я дна достигла, не преодолев
Ни толщи вод, ни спад давлений.
На дне стою, душою обмелев,
И разгребаю воздух
к поверхности волнений.

3

Всё очень грустно и больно.
И грусть эта смехотворна!
Ложного и притворного,
Как смерти боюсь. Довольно!
Кап-кап – слёзы,
А на лице – человек,
Который смеётся.
Тот, кто вынужден прозой
Писать, пусть над смехом бьётся.
А я буду над слезами.
Так, чтоб текли невидимые,
Чтоб только знали сами,
Волшебные, невиданные…
Над гробом пускай они, артисты,
Лицедействуют в горе неисто!
Восстану я над их пламенными
Речами, пусть судят – каменная.

ххх

Там, где цветы потворствуют безмолвью,
дрожат стебли».
Где луч крадётся к изголовью
земли
С зарёй – и птицы плавный вылет,
перо в огне.
Где сказкой выкормлены были
и снятся мне.
Где всё прощает свежесть ночи:
и боль и срыв.
Где всё прекрасное воочию
и – на прорыв.
Где даже слов… дыханьем
исторгнут свет.
Там, где нас нет.
Там мой
                покой,
                                     и мир,
                                                        и воздаянье.

Человеческое

Всё темно во мне, неясно.

Вязко тянутся слова.

И приблизиться опасно —

Я, как мёртвые, жива.


Только что не вспоминают

И поминок не справляют…

Зло покуда причинить

Ещё могут, может быть…


Но почти уже не могут —

Телу выдана броня.

Только в ней не перед Богом

В нужный час предстану я.


Дух бродяжит и теснится

Средь небес, и, если – Да! —

На мгновенье с телом слиться,

Иль ненастье, иль беда.


Крепок дух мой. Тело вяло.

Дух бредёт средь звёзд устало,

Следом кнут в его руке

(След кровавый на песке)


С наконечником свинцовым

И всегда на всё готовым.

Он чужую стерпит боль.

Друг, прости! Пойми, любовь!


То погонщик величавый,

Мышц его кляни игру!

Человечью гонит славу

К новым пастбищам кровавым —

Гости будут на пиру.

ххх

Я песнь вам

спою

ожидания:


«Не чуя затекших ног,

Мы в храме пустом мироздания —

Священный не стоптан порог

Народов живой вереницею.


Мы – первые здесь из живых.

И – титульною страницею

Кроваво-нарядной для них.

В грехах перед дьяволом – или

Пред Богом предстанут они.


А нас в этом храме взрастили —

Века пролетали, как дни!

Страданием пестуя выи,

Кровавя нам розовость губ.


Как роз лепестки огневые

Росли мы. И вот он – сруб

Свежайший, в бутоне. Бутонные!

А срок нам расцвета – мечта!

В нас Божия благость бездонная —

И дышащая пустота.


Желанны и счастью, и горю,