Я смотрю на портрет отца. Руки он сложил на коленях, выставив напоказ золотой нимб голограммы Удела Добродетели. От мрачной красоты отца и его чувственной блудливой улыбки многие слуги во Дворце Мечей теряли голову. Я не видела его несколько лет. Интересно, как он поживает – слышал ли о моих проблемах при Переходе? Если ему, конечно, не плевать.

Из небольшого уголка отдыха неподалеку доносятся громкие раскаты смеха. Перворожденные офицеры высшего ранга – экзо, которые, скорее всего, и живут в этом Древе, посматривают на меня с веселым любопытством. Они пьют золотистое вино, ведут приглушенные разговоры. Их парадная форма, украшенная безупречными черными накидками, резко контрастирует с моим арестантским нарядом, боевым снаряжением второрожденных бойцов с серебряными эмблемами Древа на нагрудных щитах и их смертоносными винтовками. Каждый офицер-экзо экипирован тер-мечом с тисненым фамильным гербом на рукояти. Мой собственный клинок, скорее всего, затерялся где-то в недрах Ценза. Он сломан, но я все еще хочу его вернуть.

Ко мне подкрадывается Эммит.

– Чувствуешь себя обделенной? – спрашивает он, кивая на портреты.

Вооружаюсь отцовской улыбкой, точно щитом.

– Предпочитаю не соваться туда, где мне не рады, Эммит.

Тихий солдат, что прибыл с нами из подвалов Ценза, тянет шею, глядя наверх. На его бирке значится: «Эджертон».

– У нас в Древе все по-другому… – замечает он. Парнишка впервые подает голос.

– Как по-другому? – спрашиваю я.

Эджертон скребет белокурую бороду. Оказывается, у него недостает переднего зуба.

– В наших нет окон, кругом бетон. – Он показывает на стеклянные стены.

Серьезные карие глаза встречаются с моими.

– И где тебе больше нравится?

Эджертон задумчиво смотрит на меня какое-то мгновение, явно удивляясь вопросу. Или удивляясь, что я вообще завела с ним разговор. Он снова таращится наверх и указывает на окно, куда проникает свет луны.

– Здорово видеть ночное небо не на поле боя.

– Да уж, – соглашаюсь я.

Эджертон улыбается. Из фонтана в центре в такт музыке взлетают струи воды – откуда-то доносится чудесное соло. Мне знакома мелодия, и я начинаю тихонько подпевать.

– Ты ее знаешь? – спрашивает Эджертон.

– Да. А ты?

– Неа, – пожимает плечами он, качая головой. – Откуда? Я перешел в десять лет, как Хоторн. В тот же год.

Он шаркает ногами по мрамору, инкрустированному мозаичными листьями – оранжевыми, багряными, золотыми. Словно их сбросило само Древо.

– Это Девяностая симфония Совена. Называется «Насилие над разумом».

Мы заходим в лифт и молча поднимаемся по недрам ствола.

Открываются двери, и нас встречает ассистент матери по связям с общественностью, Алмаз Клара.

– Эммит, ты ее нашел! – с облегчением стонет она. – Просветленная обещала прикончить меня, если я сразу не доложу.

Клара не шутит. У нее даже губы побелели от страха. О темпераменте матери слагают легенды.

Мы выходим из лифта, и Клара берет меня за руку. Не возражаю: не только ей хочется убедиться, что она сегодня не умрет, но и я нуждаюсь в поддержке.

– Ты должна отчитаться о происшествии. Помоешься позже.

Я шагаю в ногу с ней и Эммитом. Нас сопровождают Мечи, с любопытством и благоговением глазея по сторонам. Антуражу явно недостает привычной изысканности, однако мои босые ноги ступают по мягкому ковру. Идем по длинному коридору, проходящему по краю атриума. Минуем мостики, ведущие к круглым платформам, которые висят в воздухе несколькими этажами ниже. Напротив самой большой Клара останавливается. Эммит толкает меня вперед к стеклянным сходням со стеклянными же перилами. Посередине я замираю.