– А колбаса? – с готовностью подхватил Короедов. – Ты знаешь, что есть колбаса, в которой вообще ни грамма мяса? Лучше вон апельсинчиков взять…

И приятели взяли по дольке апельсинчика, хотя между ними негласно считалось, что просто есть закуску не совсем прилично, как-то по-женски, что ли…

– Я тут как-то бывшей жене говорю: ты на фига помаду за полторы тыщи купила? Взяла бы за двести рублей, всё равно какие-нибудь таджики в Подмосковье делают….

– Сейчас всё китайцы делают…

– Вот скажи мне, что делаем мы? – повышал градус раздражения и просто градус Николай, наливая по второй.

– Мы с тобой – бухаем, – попытался вяло пошутить Семён, но переломить настроение товарища не получилось.

– Ничё не осталось, всё разграбили, распродали, а телек включишь – эти все пляшут.

– Нечего там смотреть! Сто каналов, а смотреть нечего. Везде Басков с Киркоровым да Пугачева с Галкиным. Или, прости господи, Зверев с Моисеевым. Ничего не меняется…

– И на самом «верху» всё то же: полный стабилизец…

Разговоры о политике и об экономике особенно злили и распаляли Сомова. Он-то знал, кому и сколько дать «на лапу», какой процент «отката» определить, чтобы всем заинтересованным сторонам было хорошо, какой товар как скупить и кому втюхать. Уж он-то знал, что если бы все вокруг были честные и принципиальные, то, скорее всего, он бы остался без работы. То, чем он занимался, Сомов называл «работой», хотя в хвалимые им советские времена его наверняка посадили бы за спекуляцию или мошенничество. «А что, вот все говорят – коррупция, коррупция… Да если бы не было этой самой коррупции, у нас всё встало бы! Всё бы парализовало! Коррупция – это смазочный механизм всех отношений! И вообще – нашей жизни!», – любил повторять Сомов. Уж очень эта самооправдательная мысль ему нравилась, а приятель Короедов ему одобрительно поддакивал.

Сомов имел обыкновение неизменно отовариваться в дорогих магазинах фирменной одежды. И вообще он был неравнодушен к известным брендам, испытывал к ним уважение и даже в некотором роде преклонялся перед ними. Уж если смартфон – то самый-пресамый. А вот на автомобиль, самый «топовый», денег, конечно, не хватало даже при его доходах, и это раздражало. Сомову казалось, что чем вещь дороже, тем она лучше, качественнее, и отступление от этого правила недопустимо. Его любовь к себе сквозила во всём и часто трансформировалась в презрение к большей части этого мира. Может, из-за этого его жена давно ушла, и это Сомова более чем устраивало. Он не любил быть должным. Что до Короедова, то Николай нашёл в нём слушателя.

– Ну что, поглядим на наших балбесов, – сказал Сомов и включил телевизор. Играли сборные России и Андорры. Происходящее на футбольном поле придавало ворчанию приятелей особую энергию. Шла десятая минута первого тайма, а наши действительно теряли мяч в простых ситуациях, постоянно отпинывали его назад защитникам и вратарю. Скучно было даже комментатору. Особенно раздражала реклама, которая хоть на несколько мгновений, но прерывала игру.

– Я хренею, – бурчал Сомов, разливая по третьей, – получают такие бабосы, а мячик до ворот докатить не могут! На «Ягуарах» и «Порше» на тренировки ездят. А у нас в городе люди едва на лекарства зарабатывают. За квартиру заплати, за жрачку заплати, то да сё. Как жить? А эти за миллионы долларов по мячу, б.., попасть не могут!

И Николай назвал вполне конкретно то место, из которого у наших «футболёров» растут ноги.

– И заметь, – вторил приятелю Короедов, – в Андорре – ни одного профессионального футболиста. Бегают по полю почтальоны, пожарные…