Зеф знал о невинных дворцовых забавах. Не единожды был участником или свидетелем игр в кошки-мышки. Лишь только за ним закрылась дверь быстро разделся. Тонкая рубаха спереди поднялась и дрожала, вздёргиваясь над коленями.

Гутрун спряталась за колонной. Она помнила слова «матушки» и не могла позволить себе обморок.

– Где же ты, мой воробушек? Слышу, как стучит твоё сердечко. Тук-тук-тук – так быстро…, – возбуждённо, делая вид что ищет, бормотал мужчина.

Но спрятаться здесь было негде. Вот он пошарил с одной стороны опоры кровати, с другой… и с победным криком выскочил перед женой. Схватил её в охапку и бросил на кровать лицом вниз. Задрал юбки, стянул панталоны и загоготал, впившись в упругие бледно-розовые полукружья ягодиц. С видом мальчишки, нашедшего припрятанную поварихой банку варенья, раздвинул их, нашёл, что искал, и заурчал. Насытившись, отвалился на спину, придерживая неподвижное тело рукой. Наваливался снова и снова. Каждое соитие сопровождалось кошачьими звуками: басовым подвыванием, когда удовольствие нарастало, и диким воплем в момент разрядки. Зрители пребывали в восторге.

Гутрун потеряла чувства в первые полчаса и оставалась безвольной куклой в руках безумца до того, как он захрапел на ней. Под ними расплывалось тёмное пятно…

Мать-герцогиня при такой активности сына напрасно ждала скорейшего зачатия. Не дождавшись, была вынуждена вывезти незрелую невестку на лечебные грязи.

«О боже! Матушка наконец разрешила все мои маленькие заботы, – обняв воображаемую герцогиню, ликуя, вальсировал сын по лаковой поверхности паркета. – Мамаша, эта живая девочка, не кукла. Она здоровая и крепкая. Будет служить мне долго. Ах! Когда захочу – всегда под рукой. Знаешь, хорошо, что она противится, а не то быстро прискучила бы, – Зеф скорчил брезгливую гримасу и вновь воодушевился – Прелестно! Каждый день мы выезжаем туда, где я хотел бы побаловаться: в домик на пруду, там ещё есть сеновал и там есть коза, помнишь? Гутти сначала посмотрела бы на нас, аха-ха-х!.. На горбатый мостик, а… а ещё, я придумал, отвезу её к девочкам, – он выпучил глаза и прыснул. – Устроим свалку с мёдом. Обожаю мёд. Всем завяжут глаза, и пусть грум запустит пчёлку к нам – ааа! Как они будут визжать, как будут трепетать их груди и бёдра…, ааа! я кончаю, кончаю… хрр!.. Где она? Немедленно приведи её. Ты меня утомила, я не могу ждать». Зазвучали одновременно капризные и угрожающие нотки.

Слуга у двери громко объявил, что Её высочество с невесткой утром велели заложить карету и отбыли.

Запыхавшийся принц остановился с открытым ртом. Его щёки пылали. Он помотал головой и вдруг зверещал: «Что такое?! Куда?! Почему меня не спросили?»

Неделю после исчезновения Гутрун сама Лизбет сторонилась Зефа. Мужчина напоминал зверя. Ходил в секретную комнату, заглядывал в глазок и замерев подолгу чего-то ждал. Не дождавшись, бежал в супружескую спальню и крушил там всё. Герцогиня вынуждена была отпустить сына в бордель после того, как Зеф обрушил дубовые перекладины, поддерживающие балдахин. Случайность спасла его от переломов. Но нос спасти не удалось.

Через полгода, дом официально объявил о сердечной болезни наследника и предписании ему постельного режима. Зефа содержали в крепостной башне на замке. Один раз в неделю приковывали кандалами к стене, чтобы убрать комнату от нечистот и перестелить кровать. Служка с помощью вил просовывал в щель под дверью вино и мясо на подносе. Вечером, перед тем как загорится первая звезда, в башне открывалась бойница для проветривания. И тогда окрестные леса оглашал нечеловеческий гнусавый вой… Безносый бедолага Зеф проклинал создателя, и ту, что его родила, и свой срок на земле.