В синих глазах я узнала бездонную печаль и с ужасом поняла: он действительно не может. Как говорил мой психолог, оргазм начинается в голове. А в голове Халлара мёртвая омега, которой нет уже семьсот сколько-то дней. Его эрекция могла длиться часами, но это рефлекс, метку мои феромоны не осилят. Не будет никакой сцепки.

Я плюхнулась липким от смазки задом в лужу на сиденье и уставилась в небо, где сверкали молнии – жалкое подобие тех, что пронизывали меня. Дождь тарабанил по голой груди, лился в глаза, в рот. Запах мокрого альфы усилился, заполнил собой тесный колодец. Я завыла, перекрикивая раскаты грома:

– Уйди! Я хочу сдохнуть! Два чёртовых года!

До прихода Халлара я была всего лишь пылающим костром, а теперь стала раскалённой звездой. Помог, называется. Он виновато закусил губы, проклятые тёмно-розовые:

– Тебе правда недостаточно?

– Не-е-е-ет! Уходи!

Сколько можно пахнуть тут бесполезным альфьим соблазном? Я мечтала, чтобы он исчез, и в то же время боялась этого каким-то краем мыслей, не занятым течкой. Снова оставаться одной было страшно, но находиться сейчас с ним рядом – невыносимо.

Халлар не ушёл. Решительно сел на сиденье и завозился в своём рюкзаке.

– Сейчас, подожди… Я не могу тебя так бросить. Не знаю, что получится… Только пойми, не хочу тебя обидеть.

Он бережно вытащил из плотного пакета что-то знакомое, и я узнала тонкий клетчатый шарф, у меня был похожий когда-то. Тончайший шёлк цвета индиго, вопиюще неуместная вещь на дне обшарпанного колодца. Халлар приподнял меня за плечи, обернул клетчатое полотно вокруг шеи.

– Прости, Керис. Ты великолепно пахнешь, но… Позволь мне попробовать.

Меня обнимал альфа, снова ласково разворачивал к себе спиной. Колени липли от смазки, где-то в другой вселенной шипел дождь. Мокрой кожи касался нежный шарф, который до сих пор хранил самый драгоценный для Халлара аромат. Его недостающее звено, его пусковая кнопка. Запах его омеги.

Я согласилась бы на что угодно, пытка желанием свела на нет способность обижаться. Какая разница, с кем мысленно альфа, если я стиснута в хватке его рук. Ненасытно бьётся в меня его член, и пусть, когда тянусь губами, слышу отрывистое «не надо» – у моего поцелуя не тот вкус.

Пусть его напряжённая ладонь глушит мои стоны, чтобы не отвлекали – в мыслях Халлара звучит другой голос. Чувствую спиной, как содрогаются плиты его груди, и пусть эта дрожь, и сдавленное «хо…рошая моя… сладкая» – не мне.

Зато я была вбита последним ударом в расквашенный дождём поролон сиденья и в тот же миг забыла, что между нами кто-то третий. Кулак Халлара сжимал мои пальцы, и, такой же огромный, раскрывался во мне бутон его узла, разрывал отвыкшую от напора плоть.

Я стала одним большим ещё-ещё-ещё-ещё-ещё!!! Не пропустить ни одного касания внутри, альфа в моём плену, мой. Обжигающими толчками во мне пульсировала долгожданная разрядка. Обманывающий сам себя Халлар вдавливался в меня бёдрами и шептал чьё-то чужое имя.

Обманывающая себя я слышала своё…

Когда приходишь в себя после сцепки, кажется, что несколько суток летала в нирване, хотя проходит от силы минут двадцать.

Халлар не смотрел в глаза. Он молча грыз травинку с тоской курильщика, лишённого своего наркотика. Я сидела в тепле рук альфы на дне грязного колодца заброшенной автосвалки, под дождём. Наверху жил мир, где мы считались лишними именно из-за того, что нуждались в таких мгновениях. Самое мощное по силе чувство, которое могут испытывать беты – это не счастье, а страх. Сейчас я была богаче любого из них, властелинов мира, потому что впервые за два года была счастлива.