Он шёл по дороге на почту, проигрывая в памяти то, что произошло, вновь, как бы ощутил удар мерзкой рыбиной. Почувствовав за ухом оставшуюся мокроту, вспомнил про платочек, но его в кармане не оказалось. Машинально он оглянулся – платочек белел на дороге, шагах в двадцати. Волоха вернулся, поднял его, отряхнул и тщательно вытерся. И в эту самую минуту он увидел, как из-за угла вывернул Кеня Бакшеев, направляясь прямо к нему.

«Местная акула» Кеня Бакшеев давным-давно под благовидным предлогом выманил у Волохи изрядную сумму денег взаймы. Прошёл год, прошло два, но Кеня и не думал возвращать долг, отделывался наглыми шуточками: «Сохранятся, к свадьбе пригодятся…»

– Уезжаю, Волоха, в дальние края, – сказал Кеня. – Не искал тебя, да ты сам идёшь – на своё счастье. Возьми долг. – И он, отсчитав сумму из рубля в рубль, подал деньги Волохе. – К свадьбе пригодятся. Считай, сохранил. Извиняй.

Потрясённый свершившимся фактом, Волоха не нашёлся, что сказать ему на прощание. Чувство благодарности охватило его, точно Кеня эти деньги запросто подарил ему, а не просто вернул бородатый долг. И ведь – неслыханное дело! – извинился даже, это сам Кеня Бакшеев!

Встреча с Кеней воспринималась как большая удача. Волоха был признателен Ирме за то, что благодаря ей он не разминулся с Кеней, был благодарен платочку – да, платочку! – не задержись он, возвращаясь за ним, успел бы зайти на почту, и Кеня Бакшеев в это самое время прошёл бы мимо. И уехал бы в свои неведомые дальние края. И тогда – плакали денежки Волохи почём зря.

В другой день поселковые пьяницы продали ему левый поршень к снегоходу «Буран», предмет давних исканий Волохи, по смехотворной цене. И этот факт он также зачислил в число своих удач. Через час те же пьяницы притащили на поводке дворнягу, уверяя, что она идёт на всё подряд – на белку, на соболя, на зверя и даже чуть ли не на крокодила, но собаку Волоха брать воздержался.

А семикилограммовый таймень на спиннинг – это как прикажете?.. Припоминались и другие более или менее заметные удачи – и всё с платочком в кармане!

Мало-помалу Волоха начинал верить, что этот платочек имеет какую-то магическую силу или что-то вроде того…

А вечер был и в самом деле прекрасный – тихо, ясно, тепло – самый тот, чтобы сидеть на солонце. Багул уже отцвёл, и по разумению Волохи козы теперь должны были выйти на траву. С заветным платочком он крепко верил в удачу.

Все луговины впереди были усыпаны цветущими жарка́ми и саранками. Гундосили кукушки, перелетая и кукуя на лету. Одна из них первое своё «ку» исполняла исправно, а на втором «ку» у неё срывался голос, и куда бы она ни перелетала – везде угадывалась среди других кукушек.

Где-то внизу на реке звенела моторка.

Потом «запели» комары. Не те мелкие, назойливые, еду́чие комары, что досаждают во время сенокоса, а крупные, флегматичные. Они и кусались не так болезненно. Волоха прижимал их, не раздавливая, указательным пальцем, ощущая на коже холодок, и насекомые с лёгким шорохом сваливались. И так оно всё было спокойно и хорошо в этот вечер…

Волоха внимательно прощупывал взглядом местность слева направо, а затем таким же образом в обратную сторону – и так постоянно, отрывая взгляд лишь для того, чтобы придавить комара на руке. И вот в какой-то момент, в то время как слева направо он не увидел ничего, кроме знакомой панорамы, а обратно – на закрайке леса косулю с высоко поднятой головой, сердце Волохи ёкнуло от такой неожиданности. Блеснули на солнце рога – то был гуран, козёл, сейчас бежавший рысью через жёлтую от жарков поляну к зарослям тальника, в них и скрылся. И Волоха был уверен, что скоро он появится по эту сторону тальников. Но время шло, а гуран не появлялся, по всей вероятности, залёг. Угадывалась повадка старого многоопытного козла – на дальних подступах к солонцу выявить возможную опасность.