– Минут сорок, как минимум. Мозгам – каюк. – Юльевич налаживает дренаж, ушивает грудную клетку.

– А то и час. – Данила колдует над стареньким аппаратом вентиляции легких, вдувающим то, что надо, в ожившего (похоже, только сердцем), с уже не удивленным, а разочарованным выражением лица Вейко.

– Семнадцать минут. Как меня позвали. Я засекла. – Тоня меняет закончившийся флакон на «капалке».

«Умница ты моя!» – Даниле хочется прошептать ей это на ушко.

А зрачки у Вейко узкие. На свет реагируют. Наклонились, смотрят в них хирург с анестезиологом, смотрят друг на друга, смотрят опять в глаза Вейкины и опять – друг на друга. Цокают. Удивляются радостно.

Тоня тоже заглядывает в лицо пациента из-за Борисыча. Легонечко плечи Данькины прихватила. В висок дышит. Грудью спины Шведова не касается. Но грудь ее Даня и так чувствует.

Данила затягивает приятный эпизод – что-то без надобности начинает копошить у интубационной трубки. Даниле хорошо.

Тоня шмыгнула носиком, отошла.

На кухне никого нет. Даже мышек. Живых. Мертвенькая плавает в корыте. Данила кусает заусеницу, глядит на мышь. Носком ботинка подпинывает цинковый борт. Вода от ударов идет рябью.

«Пятыя висна. Назавтрий динь. На Мавру молошницу. Намедни нидокорябил.

Тута батя стриляти то и нацял.

По богавству нашиму. По зиркалу большушшиму в рами ризной. По цясам с боём. По двирьцам стикляным у комоди. Да по посуди фоянсывой праздницной в ём. И ишшо по цимуто.

Вси патроны растрилял. Всё што было бойкоё вомелы мелы расбил.

Антипка задохлик жидлявый от сгуза свово присел ажно. Кумпол свой пустой граблям закрыл. Да туть и обсыкался.

А батя бросил ливольвёр дымяшшийсё на стол. Встал спокойно. Пирикристилсё на Николу. Азям на плеци накинул. И на крыльцо пошол.

Туты и энти аряды оцюхалисё.

Фалдей кобыляка выскоцил за отцом и позадее иво сходу ногой в хрипу жогнул.

Батя тако снопом с крыльца врастяг и сверзилсё. Да ниудобко както головой хрястнулсё. Энти ростыки туть как туть. Налетели мухнёй сраной. Пинають батю куды попало. Ишшо и Антипка обостянец из сеней с молотилом выскоцил. Ели языком шопляёт а тутажи. Скацеть изнимок округ бати и котылялкой своёй норовит по голови иму попасти.

Я отерпнул на всё энто вримя аки пень. Стоял окоцинёный во корень корень у ставин раскрытых.

А опосля аки молоньей у миня в голове хлобыстнуло. Побижал на задворки в пуньгу иде ишшо одно батино ружо запасно схоронино было.

Пока искал да заряживал иво тишь вдруг стала.

Выскоцил обратки на двор с ружом.

Мамка на колинках пирид батий сидить кацяитце. Из платья мамки лепеть изрядный вырван. А платьё и бела станушка вси в юшки да в назёме.

Батю по красным волосьям мамка гладить. Лицо иво синюшше. А голова как у бобки тряпишной болтаитце.

Излупцивали исполосовали опорыши батьку мово насмирть.

А сами энти одонки целовецьи стоять в кружок. Оскомылимшисё прикуривають. Да рекоцють над нами.

Тута я с бидра поочерёдно со стволов обоих видмидивой картецью и жогнул по падинам энтим.

Фалдей с Дорофейкой сразу каньги откинули.

А Антипке сыкуну мало досталосё. От мово выстрила опяти присил он от сгуза. Да тапериця ужо и обдристалсё. Ползёть вонюцька на карацьках к отводку. Свою чужуюль юшку по ряхи тупой размазываеть. И скулить как кутька биздомна.

Я к мамки подошол. Уходить говорю надоть мамка.

А она ни видить ни слышить ницё. Тюкнулась совсим. Свихнуласё мамка.

А шшас народ набяжить на выстрилы.

Цёто быстро хватанул я из одёжи в доми да чириз задворки по выгону в лис и рванул.

С тих пор для всих я гинью и погинул».

Вода от ударов идет рябью.

Данила еще раз щелкает по стенке алюминиевой кружки. Потом – по толстому краю тяжелой граненой стеклянной пивной кружки.