Сохраню ли я снег, что тает?

Ежечасно, день ото дня,

Самолёты не ждут, улетают.

Это бездна небес глотает

Улетающего меня.

* * *

Почту за милость…

Рок мне тайну выдал,

Она вошла

В мой хаотичный мир.

Ведь так случилось:

Я для многих – идол,

Добра и зла

Единственный кумир.

Пусть жизнь, что битва,

В стороне не буду.

Разомкнут круг

Моих земных забот.

Людей молитву

Слышу я повсюду.

Она вокруг…

И к Истине зовёт.

Со мною рядом

Страждущих так много.

Судьба их злая –

Это мне упрёк.

Я вечным взглядом

Каменного бога

Благословляю.

Как я одинок!

* * *

Не ищу я наивного рая,

Ад сплошной в этой жизни земной.

Мне тревожно, надежду теряя,

В мир иду, не придуманный мной.

Мир бессмертия – малая малость,

Суть его не в добре, не во зле.

Но надежда навеки осталась

На тревожной, усталой земле.

Перед силой любви безоружен,

Я не знаю ни ночи, ни дня,

Но отныне я богу не нужен,

Да и дьявол не примет меня.

Воспалились от слёз моих вежды,

Мной не понят ни рай и ни ад.

Я бегу от любви и надежды,

Чтоб уже не вернуться назад.

Я устал от земной круговерти,

Под собою не чувствую ног.

Пусть не стало надежд на бессмертье,

Сам себе я и Дьявол, и Бог.

Плоть земная – чужая рубаха,

Что творит неуёмная твердь.

Я тот мёртвый, восставший из праха,

Потерявший надежду на смерть.

* * *

Мы, российские поэты,

Век одной ногой в гробу,

Одиночки и аскеты,

Уповаем на судьбу.

Нам безвестность – мать родная,

Нищета – почти сестра.

Верим свято, умирая,

В невозвратное вчера.

А за нас куют другие

«Голубые небеси».

Все их помыслы благие –

Детский лепет о Руси.

Алкаши да шутовины,

А едят – на серебре.

Назидательно невинны,

Словно шавка в конуре.

А для нас удел особый…

Без извилин ренегат,

Полный ярости и злобы,

Нас вгоняет в самиздат.

Запоздалые уроки,

Мёртвые черновики…

Наши огненные строки

Ходят в людях… от руки.

Черти в ангельском обличье,

Кто правее, кто левей.

Говорят, что на бесптичьи

И лягушка – соловей.

Не вписать нас под законы

Анонимного судьи.

Плачут русские иконы,

Современницы мои.

«Зёрна наших надежд ни когда, не сберём»

Омар Хайям, «Рубаи»

* * *

1.

Знакомый мне поэт

Богат своей судьбой…

Когда-то, в двадцать лет,

Он уходил в забой.

Он уголь добывал,

Стахановцам под стать.

За смену уставал,

Но продолжал писать.

Теперь свободен он,

Как жест, как ветки хруст.

На муки осуждён

И сам себе Прокруст.

2.

«Ритмичная строка –

И радость ты и грусть.

Бурлящая река…

Коль утону, так пусть».

Но, веруя в успех,

Он вирши создаёт.

«Мы тяжелее тех,

Кто поверху плывёт.

Мы в самой глубине.

А им ли нас учить?..»

… Но как хотелось мне

И ног не замочить.

Восточноевропейская мудрость

Один из новых русских стал поэтом,

Но растерял он доллары при этом.

А бывшие друзья в тусовке дел

Считают, что Вованчик заболел.

Встречаются они всё реже с ним.

Да разве ж мир текущий объясним?

Устав от шума «баксов» и монет,

Теперь несёт свой тяжкий крест поэт.

Не бросить ношу, повернув назад.

Пусть нищий он, но сказочно… богат.

Новые

У них осанка, что у Вия,

Походка, как у Колобка.

Гребут они, полукривые,

Вразвалочку из кабака.

А лица их надменно розовы…

Из праха в спешке рождены

Эрзац-смирновы, лже-морозовы,

Аля- и псевдо-баснины.

За ними тащатся товарки

Калибров разных и мастей.

Крутые ждут их иномарки

Потусторонних скоростей.

Во власти гонора-задора,

Губами пьяно шевеля,

Они стремятся, без сапёра,

Вперёд, на минные поля.

Озарение

Жизнь на холсте… Под кистью плещет море,

Крикливых чаек вычерчен полёт,

И красота туманного нагорья

Минутой истекающей живёт.

Художник, я с холста к тебе шагаю,

Родился я в единый, трудный миг.

Мне долго жить, я чувствую, я знаю.

Никто пока сей тайны не постиг.

Караванщик

почти библейское сказание

Мой караван – лишь мул и два верблюда –

Через пески идёт в священный край.