Тем не менее война способствовала повышению интереса Европы к мусульманам Российской империи, где, по словам П. Столыпина, и в мирное время «мусульманский вопрос не мог не считаться грозным»[203]. В поисках «панисламизма и пантюркизма», считавшихся силами, создающими угрозу целостности империи, в стране была развёрнута антимусульманская кампания, вынуждая мусульман ещё более замыкаться в себе, отказаться от диалога с властями. «Панисламизм» и «тюркизм» скорее были вымышленной угрозой, чем реальным явлением. Эти идеи, если и были распространены, то лишь среди определённой части религиозной, интеллектуальной и деловой элиты российских мусульман и не затронули широкие слои общества. Более того, интерпретация панисламизма татарскими теологами отличалась значительным своеобразием. Так, руководитель казанского медресе «Мухаммадия» Г. Баруди рассматривал панисламизм как движение за духовное, а не политическое, тем более территориальное объединение мусульман[204]. И. Гаспринский подчёркивал, что «таинственно-грозное движение», охватившее якобы мусульманский мир, не представляет никакой опасности, и «[…]объединение мусульманских народов, которые кроме Корана не имеют ничего общего, может быть лишь несбыточной мечтой»[205]. Выступая на V съезде Государственной думы III созыва 13 марта 1912 г., депутат С. Максуди категорически отрицал существование панисламистского движения среди поволжских мусульман. «[…] у правительства издавна существует тенденция подавить среди нас всякие проявления стремления к культуре, – отмечал он, – теперь это становится ещё более ощутимо, так как меры по подавлению стремлений российских мусульман к прогрессу оправдываются борьбой против панисламизма». «Узнав из правых газет и правительственных источников о панисламизме, мы обратились к нашим знакомым муллам, учителям и даже коммерсантам с вопросом, есть ли в народе какое-нибудь движение, которое можно было бы назвать панисламизмом, – заявлял С. Максуди. – И все они выражали только недоумение…». «[…] допустимо ли, – отмечал он, – чтобы 4–5 млн поволжских мусульман, вкраплённых среди ста миллионов русского народа, покорённых в XVI столетии, живущих в течение четырёх веков мирно, спокойно, лояльно в России, вдруг задались целью объединить Африку и Азию на почве культуры, мечтая о воссоздании своего государства?»[206]

Татарский тюркизм также существенно отличался от тюркизма османского, отражая специфические региональные и культурно-политические запросы поволжских татар[207]. По словам Ф. Султанова, идеи панисламизма и тюркизма сыграли фатальную роль в истории национального движения татарского народа, поскольку в годы Первой мировой войны эти взгляды вылились в протурецкую политику, и борьба властей против них обернулась ударами против всей национальной идеологии татарского народа[208].

В первой главе мы представили, можно сказать, «декорации», в которых происходило основное действие – пропагандистская обработка десятков тысяч мусульман, оказавшихся в плену на территории Германии, а также её союзницы – Австро-Венгрии, и собранных именно для этой цели в отдельных лагерях.

Обратим внимание, что вообще пропаганда, прежде всего, усилиями Службы информации по Востоку, имела самые разные направления: предполагалось, например, распространять пропагандистские воззвания к солдатам вражеских армий Антанты с помощью самолётов, воздушных шаров или даже специальных пушек. Об этом в апреле 1916 г. сообщал руководитель СИпВ К.-Э. Шабингер. По его мнению, это могло бы способствовать «расшатыванию дисциплины и их верности знамени» и переходу мусульманских солдат из армий Антанты на сторону Германии