Теперь при слове «норма», читателю мерещится порожний коробок от спичек, набитый говном, но не для анализа, а чтоб есть, ибо в том есть священный долг гражданина СССР. Любого и каждого.

Услышав «норма», челюсть правоверных непроизвольно приходит в движение, перемалывающее, а слюнные железы выдают на-гора объём сверхплановых секреций. Качают слюну сверх нормы. В попытке самообороны.

Говно, подменяя ключевой эпитет в каждом из словосочетаний на любой строке, неодолимо ниспровергает привычный прежде смысл знакомых словопар. Настолько простенький, но со вкусом сработанный приёмчик поверг меня в леденящий ужас – сколько сил и бесценного времени потрачено безвозвратно, впустую! Когда с пеной у рта доказывал, что я – нормальный!

. . .

Основная цель литературного критика – прокормиться посредством избранной профессии, а в ней очень важно умение выражаться афористично и с непререкаемым апломбом.

Некий поднаторелый, съевший на этом деле не одну собаку, критик афористично заявил, что, де, говно в «Норме» ничего не олицетворяет: говно – есть говно, и – точка!

Ух, голова! Ушлый засранец. Типа говно в чистом виде, полная абстракция и кушайте на здоровье. Молодчага! Сказал, как отрезал. И диплом имеет, и членство там и сям. Что скажет – соглашайся или назубок учи, если на том же поприще ищешь продвижения по стезе.

Да только вот заврался господин хороший, для всех, кто поимел счастье жить в СССР, говно очень даже олицетворяющая субстанция. Для нас оно, оно же «Норма», – это ложь, которой нас пичкали с утра до ночи.

Для нас “Жить не по лжи” – это “не жрать говна”.

Довольно сложная задача, когда вокруг тебя чавкают миллионы, потребляя “норму" – высранное центральными печатными органами, телевидением и прочими СМИ, совместно с тобой, господин литературный критик, выдавший нормальный афоризм, что “говно – это просто говно”, вещь сама по себе, а никакого госзаказа не было.

Да и откуда ему взяться? Всё само по себе идёт. Впрочем, это уже занос в темы социальные, вернёмся же в русло литературной критики.

Часть Третья

Вот она, часть вскрывшая истинную подоплеку Сорокина-художника. Он – прирождённый копиист.

В первой из 2 половин части третьей, мы обнаруживаем сертифицированную копию бунинской прозы. Один к одному, просто рукопись завалялась где-то, пока не оказалась вставленной в рамку из «Нормы». Однако от аутентичности обрамлённой прозы даже и Бунин вряд ли б открестился.

Увы, недолго верёвочка вилась, и вот уже заложен крутой вираж в следующую, вторую половину той же части, в монохромный супрематизм, присущий Оконам РОСТа.

Но стоит ли удивляться? Владимир Сорокин, помимо прочего, числится художником, проиллюстрировавшим немало книжек. Так что ему, покуда на художника учился, немало всякого пришлось перекопировать!

(Попутное примечание № 2: истоки плагиата)

На этом месте сам собою встаёт вопрос о правомерной правомочности пишущего на копирование кого-то из предыдущих ему авторов.

Где проведена черта между плагиатом и творческим продолжением идей, манеры письма из полюбившегося образца?

Ведь любой автор является в мир, где и до него много чего уже понатворили. Для своего как эстетического, так и творческого роста, начинающему приходится много чего всосать. Однако питающие вещества не маркируются, не вносятся в каталог, базу данных с пометками: когда, откуда и зачем впитывалось.

Впитанное становится неотъемлемой составной миросозерцания и практических навыков выкормыша. И оно пускается в ход безотчётно и, по большей части, неосознанно.

Порою такой подход даже и культивируется, чтобы пластичней соответствовать биржевому курсу и текущим вкусам потребителя.