Вообще-то преподаватели в своем большинстве, как мне казалось, проповедовали культ отрешенности от мира сего. Витание мыслей в философских абстракциях, затуманенный раздумьями о тайнах мироздания взор, демонстративная отчужденность от преходящих мелочей окружающей действительности – таким, глядя на них, представлялся облик настоящего мудреца, поклоняющегося царице наук. Все годы учебы ждал, когда с нами начнут разговаривать по-взрослому, когда заведут разговор о проблемах государственной важности, когда станут готовить из нас идеологических бойцов за власть Советов – так и не дождался.

Не могу утверждать, много ли, мало ли наших преподавателей остались верны марксизму. Точно знаю, что ни на йоту ему не изменил покойный профессор В.А. Вазюлин. Он читал спецкурс по «Капиталу» Маркса, мы слушали его, раскрыв рты и растопырив уши. Он настолько в совершенстве владел материалом, что, когда говорил о сложнейших вещах, создавалось впечатление, будто преподаватель читает увлекательную остросюжетную поэму. Ученый-«капиталист» вложил в наши головы понимание красоты архитектуры, безупречности внутренней логики и интеллектуальной мощи творения Маркса. Не единожды видел Виктора Алексеевича на демонстрациях под красными знаменами: среднего роста, худощавый, в темно-синем плаще, шляпе-котелке на гордо посаженной голове – таким он запомнился мне. Бросалось в глаза совершенно невозмутимое выражение его бледного лица, как бы говорившее: «Спокойно, товарищи, еще не вечер! Наша правда рано или поздно возьмет верх». Надеюсь, что ему не пришлось расплачиваться за свои убеждения знакомством с «лужковскими» дубинками, прозванными в народе демократизаторами. Так, как это случилось однажды с моим тестем, вернувшимся домой после очередной демонстрации с кровоточащими ссадинами.

Итак, из «энциклопедической» статьи Бурлацкого видно, что, по существу, ничем не обоснованный вывод о полной и окончательной победе социализма нужен был теоретикам «либерально-демократического» уклона лишь для того, чтобы отбросить ленинскую теорию о диктатуре пролетариата. Вместе с этим – сделать ручкой идее о руководящей роли рабочего класса в деле постепенной, всесторонней советизации трудовой и общественной деятельности и, что особенно важно, покончить с классовым подходом к анализу общественных явлений, чем сегодня смертельно заражена нынешняя верхушка КПРФ, превратившаяся в системного соглашателя и закоренелого прихвостня властей.

Куусиненцы пересмотрели и отношение к рабочему классу как авангарду строителей коммунизма. Рабочий класс практически подменялся аморфной, рыхлой, легко внушаемой и управляемой, мелкобуржуазной по своему характеру «прослойкой». Интеллигенция, а фактически немногочисленная группировка ее духовных вождей, приобретала роль проводников коммунизма. Чему и как учили вожди – в этом сознался ни с того ни с сего ударившийся в откровенность Бурлацкий. В своей книге «Вожди и советники» (М., 1990 г.) он замечает, что речи генсека Брежнева готовил будущий посол РФ в Израиле А. Бовин. На следующей странице делает признание, от которого хоть стой, хоть падай: «Как раз при Брежневе сложилась традиция ужасающего словоблудия, которое с трудом разместилось в девяти томах" его"(кавычки Бурлацкого. – И.Б.) собрания сочинений… Авторы его речей обладали исключительной способностью с помощью малозаметного поворота исказить любую плодотворную идею… Что же сделали люди из "идеологической парикмахерской"? Они вложили в уста Брежнева указание на то, что у нас уже построено развитое социалистическое общество. То же самое было заявлено в преамбуле к Конституции СССР. Все, таким образом, было превращено в пустую пропаганду» (стр. 297).