. В параграфе I правил, обнародованных 12–24 мая 1877 г. во время войны с Турцией, содержится четкая формулировка: «Подданные Оттоманской Порты, проживающие в Империи, могут жить там и дальше, занимаясь своим мирным ремеслом под защитой российского закона»[25]. Это же положение было включено в правила, изданные 14 февраля 1904 г. во время Русско-японской войны. Правда, в них было включено ограничение, состоявшее в том, что японцам не разрешалось селиться в областях, которые находились под юрисдикцией наместничества на Дальнем Востоке[26].

В соответствии с духом этих законодательных актов современные российские законы и практики не предполагали введения ни одной из мер, направленных против частных лиц. Однако с началом Великой войны в законодательство были внесены многочисленные поправки, направленные на ограничение сферы экономических интересов подданных неприятельских стран.

Таким образом, с полным основанием можно утверждать, что само понятие «экономическая война» не использовалось в традиционной российской политике. Строго соблюдались лишь определенные ограничения, в основе которых лежали принципы вооруженного нейтралитета и условия, сформулированные в Парижской декларации: только при ведении военных действий на море разрешалось осуществлять враждебные действия по отношению к имуществу неприятеля под нейтральным флагом. Однако Россия не была морской державой, и время от времени случавшееся отступление от принципов политики неучастия в экономической войне не имело большого значения. В России война всегда понималась как сражения между армиями, а не как попытка нанести урон экономическим интересам подданным неприятельских стран.

Истоки официальной политики

Тогда как же могло случиться, что Россия вразрез со своей традиционной политикой стала участницей экономической войны и осуществила ряд мер, противоречащих ее пониманию войны как сражению между армиями, – мер, которые были направлены исключительно против экономических интересов вражеских держав? Такое могло произойти не в результате последовательного развития юридических доктрин, но только под давлением обстоятельств. Российское правительство пришло к осознанию необходимости этих специфических мер, совокупность которых определяла политику экономической войны в период с 1914 по 1918 г., не благодаря логическим выводам, основанным на традиционном представлении об экономической войне, проводимой другими странами. Напротив, российские способы ведения экономической войны были продиктованы сложившейся ситуацией и соответствовали требованиям того или иного момента. Экономические меры предпринимались Россией для того, чтобы обеспечить успешные боевые действия против неприятеля.

23 августа 1914 г. в результате распространившихся слухов о том, что у российских подданных были конфискованы вклады, размещенные в банках Германии, Совет министров России рассмотрел вопрос о хранившихся в российских банках вкладах подданных неприятельских государств, а также о принадлежавших им акциях этих банков. Здесь имеет смысл подробнее рассмотреть возражения, выдвинутые в ходе заседания Совета против принятия аналогичных ответных мер. В протоколе заседания говорилось, что неприкосновенность частной собственности подданных неприятельских стран является принципом, который твердо признается международным законодательством. Совет министров заявил о готовности неукоснительно следовать упомянутому выше принципу, а также о том, что он выступает против осуществления мероприятий общего характера по конфискации или секвестированию денежных средств, ценных бумаг и иных ценностей, принадлежащих подданным Австро-Венгрии или Германии и хранящихся в российских банках. Кроме того, Совет министров выразил надежду, что эта позиция вряд ли будет пересмотрена, даже несмотря на то, что конфискация аналогичных российских капиталов, размещенных за границей, является доказанным фактом. Отказ неприятельских государств от соблюдения прав собственности, гарантированных международным законодательством и договоренностями, сам по себе не является оправданием действий, противоречащих действующему праву и принципам справедливости. Тем не менее вряд ли можно гарантировать, что не возникнут непредвиденные обстоятельства, которые заставят российское правительство пойти на крайние меры, включая отчуждение прав собственности подданных неприятельских государств. В действительности, пока еще не было причин подробно задаваться этим вопросом. Совершенно беспочвенными представляются рассуждения о том, что если за подданными неприятельских стран сохранить право востребовать свои вклады, то тем самым они получат возможность использования полученных средств против России и в интересах воюющих с ней держав. На самом деле перевод вкладов и капиталов из российских хранилищ в австро-венгерские и германские банки, компании или частным лицам стал практически невозможным в связи с приостановкой всех видов сообщения с упомянутыми выше странами. Кроме того, маловероятной представлялась возможность перевода вкладов и капиталов подданным нейтральных стран, которые выступали представителями вышеназванных учреждений и компаний, поскольку любая подобная операция должна была согласовываться с соответствующим российским консульским отделом. Конечно, поскольку консульства приостановили работу в Австрии и Германии, российские сотрудники консульств также покинули эти страны, в связи с чем лица, проживающие в Германии, не имели возможности запросить необходимые документы и согласовать их в консульствах. Что же касается подданных неприятельских стран, имевших вклады в российских банках, которым было дозволено оставаться в России во время войны, то им вряд ли удалось бы осуществить прямой перевод на родину денежных средств, хранившихся в российских банках, учитывая прекращение работы почты. Помимо этого, по причине приостановки обмена бумажных денег на золото, реализация ценных бумаг не имела бы практического смысла.